В своем выступлении в прениях присяжный поверенный Орбелиани занял активную наступательную позицию. Он с самого начала заявил, что «…обвинению нужно было иметь известную сумму доводов и внутреннюю логическую между ними связь. Задача защиты — рассмотреть их. В этом отношении защите было бы, конечно, достаточно стать на отрицательную почву и сказать обвинению: докажи; но она не ограничится этим и со своей стороны докажет, что многое в обвинении коренным образом неверно, а целое поэтому рушится». Сформулировав логику следствия, выраженную в обвинительном акте, следующим образом: «Нина Андреевская утонуть не могла; Нина Андреевская умерла насильственной смертью; убить ее могли только домашние лица», Орбелиани шаг за шагом опровергал либо ставил под серьезное сомнение эту логику. В его речи, продолжавшейся всю вторую половину дня 4 марта, нашлось место и доказательствам того, что покойная как психологически, так и физически могла оказаться в реке по собственной воле, и ярко очерченным противоречиям в показаниях основных свидетелей, и обоснованным сомнениям в выводах экспертов. Завершая свое выступление, кн. Орбелиани назвал свою речь «бесцветной, сухой, но правдивой». Рискнем не согласиться с ним: по нашему мнению, это была практически образцовая защита, не упустившая, кажется, ни одного существенного момента, логичная и последовательная. Лишенная театральности речь адвоката в подобном деле, представляющем собой классическую криминалистическую загадку, к тому же обращенная не к присяжным, а к коронным судьям, была выстроена и произнесена наилучшим образом. Пожалуй, единственное слабое место ее заключалось в недостаточности судебно-медицинских познаний защитников, на чем и сыграло обвинение.

Если бы дело рассматривалось с участием присяжных, то, несмотря на заключение медиков, оправдательный вердикт был бы вполне возможен — в практике российского суда присяжных встречались и не такие оправдания. Но на Кавказе (как и в других районах империи с преобладанием «нетитульного» населения) институт присяжных заседателей не вводился, и дело заслушивала коллегия коронных судей с молчаливыми сословными представителями. Аргументы защиты показались им недостаточными для оправдательного приговора всем обвиняемым, и Давид Чхотуа и Габисония были приговорены к каторжным работам на 20 и 10 лет соответственно.

Апелляция

С обеих сторон последовали апелляционные протесты. Обвинение не устроил оправдательный приговор Николаю Чхотуа, защиту — обвинительный приговор двум другим подсудимым. Представлять интересы всех троих в заседании Тифлисской судебной палаты был приглашен Владимир Данилович Спасович.

«Королю российской адвокатуры» шел 50-й год. 12 лет — максимально возможный срок на тот момент — он был присяжным поверенным. Слава его была велика, ее определили выступления как на политических процессах, так и по чисто уголовным делам.

Никто ранее не задавался вопросами: почему был выбран именно Спасович и кто именно его пригласил? Никаких свидетельств, насколько известно, не существует, и здесь приходится вступать в область догадок. Спасович был не просто знаменит, это был выдающийся мастер сочетания логики и научных данных, непревзойденный специалист в делах, где обвинение строилось на сложной и спорной экспертизе. Незадолго до «тифлисского дела», в январе 1876 года, он добился оправдания своего подзащитного в абсолютно, казалось бы, бесперспективном деле — сын крупного польского банкира Станислав Кроненберг обвинялся в истязании приемной семилетней дочери. Умело разобрав противоречия в мнениях экспертов, критически оценив свидетельские показания, нарисовав убедительный психологический портрет Кроненберга и дав подробную трактовку вопроса о пределах родительской власти, Спасович сумел убедить присяжных, что перед ними не злодей, а импульсивный, порывистый человек, руководствовавшийся благими намерениями, но в силу характера превысивший пределы воспитательных норм. Общественная репутация адвоката сильно пострадала, о деле неприязненно высказались Достоевский и Салтыков-Щедрин, но юристы не могли не оценить высочайшего уровня профессионализма, на который поднялся Спасович в этом процессе. Тянет предположить, что Владимира Даниловича пригласили именно в связи с тем, что, несмотря на всю кажущуюся несхожесть двух дел, защитнику Давида Чхотуа предстояла схожая работа: экспертиза, психологический

портрет, поиски логических нестыковок в версии обвинения. Если это так, то идею, скорее всего, подал практикующий юрист; не исключено, что им был первый адвокат Чхотуа Николай Орбелиани. А вот кому он или кто-то другой мог ее подать? Кто мог позволить себе пригласить в Тифлис «звезду столичной адвокатуры»? Давид Чхотуа был беден, по версии следствия перспектива лишиться скромного жалованья в 100 рублей в месяц была для него катастрофой. Очевидно, что Спасович выступать в этом деле бесплатно не собирался, он не был адвокатом-рвачом, но цену себе знал, да и оплата проезда и проживания сама по себе должна была составить определенную сумму. Насколько можно судить, в Тифлисе у Давида Чхотуа был один-единственный покровитель, который располагал достаточными средствами и связями, — Георгий Шервашидзе. Впрочем, повторимся — это не более чем предположение.

Георгий Шервашидзе с женой

Решительным шагом Спасовича стало приглашение в качестве эксперта защиты выдающегося специалиста в области судебной медицины, доцента юридического факультета Петербургского университета и заведующего кафедрой судебной медицины Военно-медицинской академии Ивана Максимовича Сорокина. Тот весьма резко оценил работу тифлисских медиков. Он даже получил от суда замечание за реплику: «Если бы с такими познаниями ко мне явились на экзамен мои студенты, то я им поставил бы неудовлетворительные оценки». Конечный вывод Сорокина, подробнейшим образом обоснованный им годом позже в специальной брошюре, состоял в следующем: он категорически не видит ни малейших оснований для сомнений в том, что Нина Андреевская захлебнулась, купаясь в реке: «В двух шагах от берега, где купалась Андреевская, находится водоворот, глубиною около четырех аршин (около 2,85 м. — А.К.); по всей вероятности, вошедши в воду, она попала в этот обрыв, и так как не умела плавать, то тотчас же захлебнулась и была увлечена быстрым течением воды. Андреевская, как особа очень полная, вероятно, осталась на поверхности и поплыла по течению без всяких затруднений; странно вовсе не то, что Андреевская не пошла ко дну, а то удивительно, как могло родиться недоверие к этому факту ввиду заявления рыбаков, что свежий труп Андреевской плыл по течению реки…»