– На Ларнед есть хороший мясной ресторан, – произносит он тоном туристского гида и улыбается так, что я задаюсь вопросом, а не смеется ли сукин сын надо мной. – Стейки там вот такой толщины. – Он показывает мне пару толстых, раздвинутых на два дюйма пальцев. – Отсюда рукой подать. Хорошее место, надежное. Я время от времени жену туда вожу. Выпьете вина, приятно проведете время.

Невесть по какой причине мистер Смоллвуд изъясняется теперь, точно швед во втором поколении, но я понимаю – он вовсе не вышучивает меня, а просто старается достойно представить свой город, потому и говорит специально заученным для этого тоном.

– Очень хорошо, – отвечаю я, не расслышав и половины его основанных на тонком знании предмета гастрономических рекомендаций, поскольку в ушах у меня свистит городской ветер. Снова начался снегопад.

– Приезжайте к нам, как погода улучшится, – говорит он. – Вам здесь куда сильнее понравится.

– Это когда же будет? – Я улыбаюсь, давая ему возможность произнести старинное мичиганское присловье.

– Да может, минут через десять. – Лицо его расплывается в широкой ухмылке удачливого остряка, такой же, как при словах о сотне долларов. Он хлопает желтой дверцей и уносится по улице, оставив меня на шелестящем тротуаре, одинокого, как крайний защитник.

* * *

Впрочем, таким я остаюсь недолго.

В номере работает, правда, без звука, телевизор. Шторы задернуты, два подноса с тарелками выставлены в коридор. Викки лежит голышом в смятой постели, читая самолетный журнал и попивая «7-Up». Воздух жарок и плотен, ночной душок мирного сна выветрился из него. Осталось лишь нечто печальное, знакомое мне по дремотным дням, наступившим после смерти Ральфа. Я в чужом городе, рядом со мной женщина, которую я толком не знаю, я затрудняюсь понять, как пробудить в себе интерес к ней (или – ради ее же блага – как пробудить в ней интерес ко мне, способный искупить мое равнодушие). Мной владеет минорное, оставляющее во рту оловянный привкус чувство: всеохватная потребность отыскать хоть какую-то уверенность там, где ее попросту не существует.

– Рада тебя видеть, – говорит Викки и счастливо улыбается мне в мерцании телевизора.

Я стою в темном проеме двери, ноги тяжелы, как якоря, а жизнь почему-то представляется мне эпизодом из купленного на автовокзале порноромана. «Большой Молоток быстро, как кошка, приблизился к девушке, врасплох захватив ее там, где ему и требовалось, – между его дешевым чемоданчиком перекати-поля и грудой грязных автомобильных цепей, наваленных у стены автомастерской. Сейчас она узнает, что почем. Сейчас они оба узнают».

– Как все прошло с твоим старым футболистом?

– Классно.

Я подхожу к окну, отдергиваю тяжелую штору, выглядываю на улицу. В дюйме от моего лица пролетают, посверкивая, падающие на Джефферсон-авеню большие хлопья снега. Река затянута белизной. На улице мигают желтые сигнальные огни первых снегоуборочных машин. Мне кажется, что я слышу, как они идут юзом и лязгают, но это, конечно, не так.

– Не нравится мне эта зима. Придется нам менять планы.

– Да и ладно, – говорит Викки. – Мне хорошо здесь с тобой. А в аквариум схожу где-нибудь еще. Они, наверное, все одинаковы.

Она опускает банку «7-Up» на голый живот, смотрит на нее, задумавшись.

– Я так хотел, чтобы ты хорошо отдохнула. У меня была куча планов на этот счет.

– Так сохрани их на будущее. Я тут отлично провела время. Заказала в номер креветок в кляре, объедение. Потом оделась, спустилась вниз, прошлась по магазинам, они очень милые, хоть и сильно похожи на далласские. И по-моему, видела Пола Анку, хотя не уверена. Если это был Анка, то он в два раза ниже, чем я думала, а я знаю, что он коротышка.

Я усаживаюсь в кресло у кофейного столика. Ее обнаженная красота неожиданно оказывается тем, что необходимо мне для возврата в прежнее состояние (давно знакомое все-таки способно удивлять нас – и обязано). Эта рядовая, строго говоря, нагота, плавный изгиб груди, полная ляжка, сужающаяся к лакомой коленке, улыбка неопределенной готовности – симпатичный, в общем и целом, комплект, и любому одинокому мужику, попавшему в чужой город и не знающему, куда девать время, приятно было бы назвать его своим.

На телеэкране мертвенно-бледный диктор мелодраматично произносит нечто беззвучное. «Поверьте! – уверяют его глаза. – Это истинная правда. Ровно то, что вам нужно».

– Ты веришь, что мужчина и женщина могут быть друзьями? – спрашивает Викки.

– Да, наверное, – отвечаю я, – когда шуры-муры остаются позади. Хотя мне как раз шуры-муры и нравятся.

– Ну да, мне тоже.

Улыбка ее становится шире, Викки скрещивает руки на мягкой груди. Я вижу, ее захватила мысль о том, что может сейчас произойти, и ей это по душе. Сердце у нее добрее доброго, она может стать кому-нибудь не женой, а настоящим подарком. Но по непонятной причине то, что этим кем-нибудь буду я, уже не кажется мне таким правдоподобным, как раньше. Возможно, это мое настроение передалось сегодня и ей, озадачив Викки не меньше, чем меня. Ее ведь не проведешь.

– Я сегодня Эверетту позвонила, – говорит она, опуская взгляд на свои приподнятые колени. – Из вестибюля, по платному телефону.

– Могла и отсюда позвонить.

– Ну да. И тем не менее.

– И как он, старина Эверетт?

Я, разумеется, старину Эверетта отродясь не видел, ни малейшего представления о нем не имею и потому могу преспокойно обсуждать его со свободой общительного парикмахера.

– Все хорошо. Он сейчас на Аляске. Говорит, там хороший спрос на ковры. А еще постригся наголо и теперь лыс как бильярдный шар. Я сказала ему, что остановилась в большом номере с видом на Ренессанс-Центр. Но не сказала где.

– И что он об этом думает?

– «Как вращается мир»[38]– вот что он ответил, почти стандартная реакция. Спросил, не пришлю ли я ему стереозаписи, которые забрала при разводе. Насколько я понимаю, цены там заоблачные, и если привозишь все с собой, то сразу на голову опережаешь других.

– А чтобы ты к нему приехала, он не хочет?

– Нет, не хочет. Я и не поехала бы. Выходить за такого, как Эверетт, можно, но только раз в жизни. Вторая попытка тебя прикончит. Да я и не сомневаюсь, он там с какой-нибудь старой подружкой.

– Так чего же он хотел?

– Не забывай, это я ему позвонила. – Викки хмурится. – Ничего он не хотел. Ты что, никогда никому не звонишь?

– Только когда мне одиноко, милая. Не думал, что тебе одиноко.

– И правильно, – отвечает она и поворачивается к безмолвному телевизору.

Детройт, насколько я теперь понимаю, подействовал на Викки совсем не так, как я рассчитывал, насторожил ее. Чем? Возможно, она увидела в вестибюле кого-то, показавшегося ей слишком похожим на нее (с неопытными путешественниками такое случается). А то и хуже. Она не увидела никого, кто напомнил бы ей хотя бы одного давнего знакомого. И то и другое способно лишить человека приятного расположения духа, погрузить в мрачную отчужденность. И тогда звонок прежнему любовнику или мужу становится идеальным противоядием. Они всегда напоминают тебе, где ты когда-то был и куда направляешься, – по-твоему. А если очень уж повезет, место, в котором ты пребываешь сейчас, – «Автоград» с его метелью – может показаться тебе самым что ни на есть подходящим. Не уверен, однако ж, что Викки повезло. Она могла обнаружить, что в душе ее разгорелось былое пламя, и теперь не знает, как быть.