— Послушай… — сердито начал он. Бешеный порыв ветра налетел на купол. Ледяной вихрь пронесся по площадке, завывая между мраморными колоннами, и заскрежетал вниз по скату. Тяжело лязгнули крылья Ангела. Удары дождя, иглы льда, принесенные ветром, обрушились с такой силой, что сбили Тонино с ног. Упав ничком, он слышал, как грохочет град, ударяясь об Ангела, как шлепается о купол. Паоло схватил Тонино, прикрыл собой. Рената принялась шарить вокруг, нашла Анджелику и, взяв за локоть, потащила в укрытие. Марко и Роза согнулись в три погибели. Было ясно: каждый, кто полезет на купол, будет оттуда сметен.

Ветер пронесся, воя волком. Все шестеро подняли головы. Светило солнце.

На площадке перед ними стояла герцогиня. С ее волос, с каждой складки мраморно-серого платья, сверкая, стекали капли тающего льда. На ее восковом лице играла злобная улыбка.

— О нет, — сказала герцогиня. — На этот раз Ангел никому не станет помогать. Вы решили, я забыла?

Марко и Роза подняли глаза на золотую руку Ангела, держащую свиток как раз над ними. Если они прежде чего-то не понимали, то теперь им все стало ясно. По их посерьезневшим лицам Тонино понял, что они ищут заклинания, которые обезвредили бы герцогиню.

— Нет! Не надо! — вскрикнула Анджелика. — Она кудесница!

Губы герцогини снова сложились в злобную улыбку.

— Больше чем кудесница, — заявила она и, указав на Ангела, произнесла: — Да исчезнут со свитка все слова.

В огромной золотой статуе что-то щелкнуло, потом заскрежетало, словно заработала пружина. Рука, держащая свиток, медленно пошла вниз, издавая легкое поскрипывание. Его было отчетливо слышно, несмотря на внезапную вспышку пальбы, доносившуюся из домов за рекой. А рука Ангела двигалась и двигалась вниз и внутрь, пока не остановилась, издав глухое «дзинь». Свиток, поблескивая на солнце, повис между ними и герцогиней. На нем виднелись большие выпуклые буквы. «Angelus», увидели они, «Capronensi populo».[6]Казалось, Ангел специально держал свиток так, чтобы они могли все прочесть.

— Вот так, — сказала герцогиня, хотя, судя по ее удивленно вскинутым бровям, это было совсем не то, чего она ожидала. Она снова ткнула в сторону свитка своим длинным, белым, как восковой карандаш, пальцем и приказала: — Стереть! Слово за словом.

Запрокинув голову, все с волнением и тревогой смотрели на строки гимна. Первое слово было «Carmen».[7]И вот у них на глазах золотое заглавное «С» стало медленно уходить в металлическую основу. Паоло невольно подался вперед. Нужно было что-то делать. Герцогиня посмотрела на него, презрительно подняв брови. И Паоло почувствовал, что его сковало, а обе ноги словно приросли к месту.

Но говорить он все еще мог. И он вспомнил, какое имя произнесли Марко и Роза прошлой ночью. Не смея набрать воздуха, он из последних сил крикнул:

— Крестоманси!

Снова поднялся ветер. Сильный вихрь с ревом пронесся над куполом. И за Ренатой с кошками возник Крестоманси. На площадке было так мало места, что Крестоманси качнуло, но он быстро ухватился за мраморную балюстраду. На нем все еще была военная форма, заляпанная и грязная, да и выглядел он очень усталым.

Герцогиня мигом повернулась кругом и уставила на него свой длинный палец:

— Вы! Я же вас провела!

— О да, провели, — сказал Крестоманси.

Если герцогиня надеялась вывести его из равновесия, то опоздала. Крестоманси уже обрел устойчивость. — Погоняли-таки за химерами.

Он вытянул руку ладонью вперед, будто отражая наставленный на него палец. Длинный палец согнулся, и с него закапало что-то белое, словно он и впрямь был из воска. Герцогиня изумленно посмотрела на него, затем подняла на Крестоманси чуть ли не умоляющий взгляд.

— Нет, — сказал Крестоманси; голос его звучал очень устало. — Вы натворили достаточно бед. Примите свой подлинный облик.

В тот же миг тело герцогини стало быстро меняться. Исчезли, втянувшись в плечи, руки. Вытянулось вперед лицо, хотя осталось таким же восковым и злобным. Из верхней губы поднялись торчком длинные жесткие усы, а глаза — две выпуклые бусины — налились красным. Крапчатые юбки стали белыми, заколыхались и пеной собрались у лодыжек, обнажив не ступни, а длинные розовые когти. И все это время она уменьшалась и уменьшалась. На ее заострившемся белом лице появились два клыка. За пенистой массой юбок змеился голый розовый хвост, кольчатый, как дождевой червь, и злобно бил по мраморному полу.

В конце концов огромная белая крыса с глазами как два красных стеклянных шарика стремглав бросилась к мраморной ограде, стуча зубами, зыркая по сторонам, тряся горбатой спиной.

— Та самая Белая Дьяволица, — сказал Крестоманси, — которую Ангел был послан изгнать из Капроны. Правильно, Бенвенуто! Правильно, Виттория! Теперь она ваша. Позаботьтесь, чтобы она не вернулась сюда никогда.

Бенвенуто и Виттория уже устремились вперед. Хвосты у них струились, глаза не отрывались от добычи. Они разом прыгнули. Но и крыса прыгнула — с пронзительным визгом слетела вниз с парапета и бросилась наутек. Распластавшись, Бенвенуто кинулся за ней и сразу оказался рядом с розовым венчиком ее хвоста. Виттория мчалась с другой стороны вровень с ее плечом — катилась снежно-серебристым шаром, на фоне которого огромная крыса выглядела желтой. Крыса развернулась, пытаясь их укусить. И тут внезапно к ним троим присоединилось с дюжину небольших крыс, все бежали вниз по крыше и визжали. Через секунду крысиная ватага переметнулась через скат купола и исчезла.

— Помощнички из дворца, — сказал Крестоманси.

— А Виттория? Они ее не сожрут? — заволновалась Анджелика.

— Виттория — лучший крысолов во всей Капроне! — успокоил ее Крестоманси. — Не считая, конечно, Бенвенуто. Да и к тому времени, когда дьявол со своими приспешниками спустится вниз, все кошки Капроны будут их преследовать. А теперь…

Тонино обнаружил, что он снова стал нормального роста. И схватил Розу за руку. Рядом с Розой он увидел Анджелику. Она тоже была нормального роста. Ее била дрожь, и, натянув на колени свое воздушное голубое платье, она схватила за руку Марко. Теперь, когда они снова стали большие, ветер чувствовался сильнее. Но не это заставило Тонино вцепиться в Розу. Купол перестал быть для него целым миром. Теперь он был белым холмом, частью серо-коричневого пейзажа. И горы вокруг Капроны выступали с безжалостной ясностью. Тонино видел вспышки огня и бегущие фигурки, которые, казалось, делали свои перебежки почти рядом с ним или под ним, как если бы крошечный белый купол перевернулся набок. А вот дома Капроны были неизмеримо глубоко внизу, и река, казалось, текла из них. Новый мост находился почти над головой, утопая в облаках дыма. Дым стлался по горам и, клубясь, вырывался из стоящих по обе стороны реки домов за Старым мостом. И что самое скверное, буханье и уханье, грохот и треск от пальбы почти оглушали, Тонино уже не удивлялся, что Рената и Паоло были такими испуганными. Им владело чувство, словно он сам ищет своей смерти.