Я оставил их в приемной зале без присмотра – идиотизм с моей стороны, но ничего плохого из этого, к счастью, не вышло – и последовал за бедным клерком во двор, где меня уже ждал встревоженный Нико.

– Они что, согласны на переговоры? – выпалил я.

– По-видимому.

– Сколько их там?

– Двенадцать конников и один белый флаг. Они отошли где-то на триста пятьдесят ярдов от своих позиций, встали и ждут.

Другими словами, в пределах выстрела из катапульты. У меня перехватило дыхание.

– Хорошо, – сказал я. – Попробуем узнать, что им нужно.

Лисимах тоже присоединился к нам. Думаю, Нико пришлось бы драться с ним, чтобы заставить уйти, – и не факт, что победил бы. Итак, втроем мы оседлали лошадей и выбрались за Северные врата. Я чувствовал себя не в своей тарелке – прошло так много времени с тех пор, как ворота были открыты, и с тех пор, как кто-либо из нас спокойно скакал на лошади по мощеной дороге. Из Лисимаха, к слову, всадник был так себе: он вцепился в переднюю луку седла обеими руками, поводья завязав узлом на затылке лошади, как обычно делают дети.

Когда до вражеской делегации осталось ярдов пятьдесят, кто-то с их стороны громко крикнул:

– Оставь своих синих друзей там и иди один!

Я пораскинул мозгами – и пришел к выводу, что если бы меня хотели убить, давно бы уже сделали это, и ни Нико, ни Лисимах никак не смогли бы тому воспрепятствовать.

– Со мной все будет в порядке, – сказал я им. – Оставайтесь здесь и не вмешивайтесь.

Я поскакал вперед – навстречу одному из двенадцати делегатов, к ослепительной фигуре в доспехах, отделанных настоящим золотом. Ручаться был готов, то была отнюдь не позолоченная платина и уж точно не полированная бронза – золото, и ничто другое. С такой неистовой силой сияет лишь один металл. Вот же позер, подумал я про себя, но он был размером с дом, а лошадью управлял, похоже, одной только силой воли – ни седла, ни поводьев ему не требовалось. Я знал только одного человека, способного на это, и он был давно мертв.

«Оставь своих синих друзей». Странные слова для начала переговоров.

Он остановил лошадь ярдах в пятнадцати от меня, легко соскользнул с нее и направился ко мне. Я спешился куда позорнее, застряв ногой в стремени. Грациозность – это не про меня. В спине что-то стрельнуло, и я скрючился как старик.

Золотой человек был одет в один из тех парадных шлемов, у которых вместо забрала – маска, закрывающая лицо. Расстегнув пряжку под шеей, он снял этот пафосный убор. Я уставился на него.

«Я же знаю его, – пронеслась мысль. – Но как…»

– Кальтепек, – произнес я. Ничего не смог с собой поделать – имя само слетело с губ, сорвалось камнем, упорхнуло воробьем.

– Не говори глупостей, – ответил он. – Это же я.

Кальтепека я бы узнал из тысячи, где и когда угодно. Когда мне было пять, он научил меня ловить форель и бросать плоский камень по реке так, чтобы он скакал, а не тонул. Но Кальтепек не мог стоять передо мной – прошло больше сорока лет, и его облик не мог бы остаться прежним. Кроме того, Кальтепек был мертв.

Он смотрел на меня. Он был несказанно рад меня видеть, и вместе с тем раздражен моей вопиющей глупостью.

– Кто ты? – вопросил я.

– Орхан, ради всего святого…

Кальтепек был кузнецом в моей деревне. Самый высокий, самый сильный мужчина в округе и самый добрый и отзывчивый. Отец моего лучшего друга. Убит шерденами.

– Орхан, тупица, это я.

А потом, как раз в тот момент, когда разрозненная мозаика в моей голове сложилась с почти слышимым щелчком и я все понял, он бросился вперед и обнял меня – так, что из легких весь воздух вышел. Он никогда не умел рассчитывать свою силу, мой друг Огуз.

– Отпусти меня, – просипел я. – Дышать… не могу.

– Что говоришь? Ой, прости. – Огуз отпустил меня, и я отшатнулся от него, ловя ртом воздух. Он стал неотличим от своего отца. – Да ты ведь ничуть не изменился, Орхан. Боже, как я рад тебя видеть.

– Огуз? Какого черта ты здесь делаешь?

Он улыбнулся мне, как… Я словно смотрел прямо на солнце, а делать это не рекомендуется.

– Долгая история. Пойдем выпьем чего-нибудь…

Мне все еще не хватало воздуха.

– Я не могу, – сказал я. – Мои подумают, что…

– Да к черту их, – весело бросил Огуз. – Скажи им, что скоро вернешься.

То, что он предлагал, звучало как форменное сумасшествие. Но я повернулся лицом к своим сопровождающим. Они уже приближались – Нико держал Лисимаха за руки, ибо тот, похоже, порывался напасть на Огуза и оторвать ему голову за то, что тот прикоснулся ко мне.

– Все в порядке! – крикнул я им. – Я отправлюсь в их лагерь на переговоры. Все в порядке, правда!

Из-за направления ветра я не расслышал, что ответил мне Нико. Но в этом никакой надобности не было. «У тебя совсем поехала твоя дырявая крыша» или что-то такое. Но какого черта. Не каждый день встречаешь старого друга.

– Всё под контролем! – заверил я Нико. – Возвращайтесь. Возьмите лошадь! – Затем я повернулся к ним спиной и зашагал назад к Огузу.

24

– Я, конечно, знал, что ты здесь, – говорил Огуз, когда мы возвращались к вражеским позициям. – Рассчитывал на это, если честно. Конечно, то, что ты теперь всем заправляешь, – это удача, небывалая удача. – Его ноги намного длиннее моих, так что мне вечно приходилось бежать за ним рысцой, чтобы не отстать. Всю свою жизнь я хожу в быстром темпе – привычка, которую я приобрел в детстве, поспевая за Огузом.

– Куда мы идем?

– В мой шатер, конечно. – Он указал на что-то размером с Капитолий, разве что сделан он был из золотой ткани, а не из базальта. – Мне удалось раздобыть немного того чая, который ты любишь, черного, с сухими желтыми цветами. – Он остановился и обнял меня еще раз. – Ты даже не представляешь, как я рад снова видеть тебя, мой дорогой друг. Чай! – прогремел его голос, и он тут же появился, на серебряном подносе.

Я неуклюже опустился в какое-то бурлящее болото из подушек. Огуз, конечно же, не стал пить чай. Он сбил крышку с бутылки из темного стекла, сделал три огромных глотка.

– Сколько времени прошло? – спросил он. – Лет тридцать?

– Тридцать семь, – откликнулся я. – Я думал, ты