– Сам знаю.

На следующий день, когда пришла наша очередь приносить охранникам еду, я увидел – хоть и не поручусь, что так оно и было, – как Огуз тайком бросил что-то в одну из чаш, и в ту ночь один из охранников разбудил нас своими дикими криками – и к утру был мертв.

Я ничего никому не сказал, ясное дело. Но когда мимо нас пронесли тело, он слегка подтолкнул меня локтем и бросил:

– Спасибо.

И я сделал вид, что ничего не расслышал.

– А, вот ты о чем, – произнес я, вернувшись в здесь-и-сейчас. – К чему ты клонишь?

– Я часто вспоминал тот случай, – сказал он, протягивая мне тарелку с медовыми коврижками; мои любимые. – Даже много лет спустя, в Лепсисе. И со временем я понял, что шердены ни в чем не виноваты. С таким же успехом в грехах лучника можно винить стрелу. Я вспоминал, что ты сказал мне: «Однажды они за все заплатят», – и то, как после твоих слов у меня вдруг появились силы жить, побеждать… – Он улыбался совсем как отец. – Знаешь это выражение: «Пусть победит сильнейший»? Это же чушь, если подумать. Тот, кто сумел победить, – он и есть сильнейший по определению. Все просто. Если ты меня победишь – значит, ты лучше. А если наоборот – наоборот. Той ночью, в дороге, я доказал это. Я был всего лишь ребенком, которого били ногами, без оружия да в кандалах, но я все равно победил того ублюдка – доказав, что лучше него. Именно это ты имел в виду, когда говорил: «Мы с тобой двое их всех стоим». Это правда, Орхан, так оно и было, так оно и есть.

– Вообще-то… – начал было я, но он не слушал.

– Потом, – продолжал он, – когда я хорошо устроился в Лепсисе – услышал о тебе. Ты был только что произведен в капитаны и придумал какое-то хитроумное устройство для протяжки понтонных мостов. Один торгаш пронюхал об этом, принес идею в Лепсис и попытался продать ее нескольким знакомым мне людям. Он рассказал, что самый юный имперский капитан инженерных войск – млеколицый! Вот на что способен человек, если ему не занимать решимости. И я помню, как подумал – Орхану было бы так стыдно за меня, увидь он меня сейчас, в уюте и спокойствии, со звонкой монетой в кармане, не занимаюсь, чем надо. В тот вечер я пообщался с кое-какими людьми… и мы все решили. – Он сиял. – И вот мы здесь, ты и я, и вот-вот все случится. Скажи, что может быть прекраснее?

Я сделал глубокий вдох. Он был – и оставался – моим самым старым другом, и я не думаю, что кто-либо когда-либо знал меня лучше.

– Огуз, – произнес я, – я на другой стороне.

Он рассмеялся, будто хорошую шутку услыхал.

– Разве это не делает ситуацию идеальной? Я так и рассчитывал, собственно. Все это время я предполагал, что, когда каша начнет завариваться, тебя призовут обратно в Город для защиты. Что за стенами окажется кто-то, на кого я смогу рассчитывать; если я сумею, конечно, найти способ связаться с тобой. Но когда оказывается, что власть над Городом у тебя в руках… Найдется ли лучшее доказательство того, что это судьба? Ты – из всех людей! – заполучил власть над Городом. Да нас с тобой повязал сам Господь.

Мне потребовалось время на раздумья, поэтому я спросил:

– Кто все эти люди? Откуда их так много?

– Это моя армия, я ведь сказал. – Он щелкнул пальцами, и нам принесли огромное блюдо с кексами. В мгновение ока. – Во всяком случае, две трети – точно здесь. Сейчас оставшиеся части заняты, но и они скоро подоспеют.

– Так это был ты? В Классисе. С шерденами, – спросил я.

Огуз обрел встревоженный вид – не то чтобы виноватый, но, думаю, он чувствовал, что должен как-то со мной объясниться.

– На мой взгляд, – сказал он, – они как оружие. Когда начинается драка, обладание ими переходит к тому, кто сильнее. Если выбить нож из руки головореза, он станет твоим – и сослужит хорошую службу взамен плохой. Шердены – такие же жертвы, как мы с тобой, Орхан. Мне потребовалось много времени, чтобы понять это, но, как только я понял, все встало на свои места. Теперь только мы и они. Помнишь басенку про то, как земляные черви объявили войну львам? Теперь – наша очередь.

У меня перехватило дыхание, и мне потребовалось мгновение, прежде чем дар речи вернулся ко мне.

– Я был в Классисе. Меня там чуть не убили.

– Мне очень жаль, – ответил Огуз с искренней обеспокоенностью в голосе. – Конечно, если бы я знал… – Он пожал плечами. – Но ты жив, так что все хорошо. Съешь кекс, ты не ешь как следует.

Эти его слова чуть не заставили меня расхохотаться в голос. А ведь Огуз прав.

– Ну а теперь, – обратился я к нему, – поговорим о мире?

25

Я явно сказал что-то не то.

– Извини, – ответил он, – не понимаю, о чем ты.

Внезапно мне отчаянно захотелось вернуться назад в Город.

– Предлагаю мир, – сказал я. – Обговорим условия. Уверен, мы с тобой, как старые друзья, найдем общий язык и уладим вопрос.

– Условия? – Он уставился на меня, будто понял, что разговаривал с незнакомцем, ошибочно приняв его за друга. – Ты о чем?

– Да брось, – сказал я с какой-то жуткой наигранной веселостью, которой стыжусь по сей день. – Что тебе нужно, чтобы ты снял осаду? Что угодно.

Бывают такие моменты, когда ловишь себя на том, что несешь откровенную чушь, лишь бы только заполнить чем-то нехорошую паузу. Мне почти удалось сохранить лицо – но я был близок к провалу.

– Ладно, – сказал Огуз, с трудом сдерживаясь. – Вели им сложить оружие и открыть ворота.

– А потом?

– Потом я войду и перебью там всех. – Он выдержал длинную паузу. – Кроме тебя, конечно. Мы друзья.

Мне не понравилась эта его оговорка. И смотрел он на меня как-то странно. Огуз был всегда несколько импульсивным. И если что-то казалось ему предательством…

– Но зачем? – спросил я.

– Затем, что пора им всем передо´хнуть, – отрезал он. Потом осознал, что почти кричал. – Ты же понимаешь меня, да, Орхан? Ты, как никто другой. Мы не можем просто отпустить их, простить. Либо идти до конца и сделать все правильно, либо… – Пришел мой черед молчать. Огуз выдержал пару мгновений, а затем продолжил:

– Кроме того, ситуация уже не в моих руках. Я обещал этим людям уничтожить всех