но скрывать от нее то, что случилось с матерью, странно. Да и как бы я скрыл, что Томки нет дома?

– С ней же точно все будет хорошо?

– Точно.

– Кошмар какой-то. И надо было вам беременеть на старости лет!

Не надо было. Конечно, не надо было. Но дело тут вовсе не в возрасте, а в том, что дети действительно должны рождаться в любви. Если бы мы планировали беременность как надо, могли бы избежать кучи рисков.

Эмилия… Ч-черт. Ей ведь тоже сейчас нужна моя поддержка. Девчонка явно напугана. В отличие от Томы, она совершенно не планировала от меня рожать. Я в этом уверен. И, может, дело правда было в проклятых устрицах, которыми она отравилась. Девчонку нещадно рвало два дня, даже скорую пришлось вызвать. Так что вариант с тем, что таблетки просто не успели подействовать, кажется мне вполне правдоподобным. К тому же в постели с рыжей я частенько забивал на резинки. А трахались мы ох как часто, не то что с Томкой.

«Ты как, малыш?»

«На занятиях. А ты где?»

«Все там же. У жены серьезные проблемы со здоровьем».

«Понятно».

Ничего тебе не понятно, девочка. Но как объяснить, я пока не знаю. Двадцать лет – это чертовски много. Кем я буду, если отпущу ситуацию на самотек? Нельзя так.

«Будь умницей. Ты же знаешь, что делать?»

Наверное, глупо делиться с Эмилией своими познаниями в области беременности. Боюсь, за двадцать лет они сильно устарели. Так что, может быть, мне даже придется самому поучиться.

– Роберт Константинович? Тамара Васильевна пришла в себя.

– Пап! Можно я тоже к маме пойду?

Перевожу взгляд на медсестру.

– Только недолго.

Томка выглядит на все свои годы. Ну, вот и стоило оно того? Жалко дурочку. Интересно, как она залетела? Наша сексуальная жизнь с появлением Эмилии почти полностью сошла на нет. Могла ли Тома забеременеть на стороне? Не верится. Все-таки хочется думать, что она умнее. Натворили мы дел. Непонятно, как теперь разгребать.

– Ну и напугала же ты меня, – пожимаю пальцы жены.

– А уж… как я сама… испугалась… Ты был… прав.

Да, но сейчас ее слова мне не доставляют радости. Это не та ситуация, в которой хочется сказать что-то вроде: ну я же тебе говорил!

– Как себя чувствуешь? Что-нибудь болит, мам? – ревет Милка.

– Мила! Маме нельзя нервничать.

Да. И это тоже все усложняет. Засада по всем фронтам. И тут… Что тут? Лишь бы Эмилия не сплоховала. Мне порой тоже нужно, чтобы кто-то держал фланг. Сейчас слабое звено очевидно. Как и мой выбор.

Поговорить о чем-то большем в тот день нам не удается. Даже в платной клинике никто не позволит тебе засиживаться в реанимации. Милку отправляю домой. Сам остаюсь ночевать в больнице. А посреди ночи меня будят, потому что у Томки начинается кровотечение. Она теряет ребенка…

Следующие два дня просто выпадают из жизни. Я кое-как вырываюсь из больницы только в четверг, понимая, что больше не могу откладывать встречу с Эмилией. Она, конечно, девочка сильная, но ведь и ситуация, мягко говоря, нестандартная, а мы так толком ничего и не обсудили.

Дверь открываю своим ключом. В гостиной горит свет. Эмилия сидит в привычной позе за барной стойкой. Одна нога поджата, вторая болтается. В ушах наушники. На краю барной стойки две грязных тарелки – значит, есть девчонка не забывает. Вот и молодец. Зря я волновался, думая, что она тут без меня расклеилась.

– Привет.

Эмилия дергается. Вытаскивает из ушей наушники.

– Привет. Не слышала, как ты вошел. Который час?

– Уже поздно. Раньше выбраться не удалось. – Подхожу ближе, зарываюсь лицом в ее собранные на макушке волосы. Делаю жадный вдох, по чуть-чуть рядом с ней расслабляясь. – Ты как, малыш?

– Нормально.

– А у меня пиздец по всем направлениям. Еле живой.

Растопырив пальцы, кладу ладонь на ее живот. Эмилия дергается.

– Не надо.

– В смысле? Что-то не так? Болит?

Эмилия стискивает кулаки. Делает вдох… И очень ровно, отстраненно, я бы даже сказал, замечает:

– Уже нет. Поначалу, конечно, тянуло. Но врачи сказали, это нормально. Хуже, когда аборт механический и на более позднем сроке.

– Что?

– Говорю, хорошо, что мы не стали затягивать. Меньше последствий. Как будто обычные месячные.

– Я не понимаю… Ты что, сделала аборт?

– Ну, да. Ты же просил быть умницей.

ГЛАВА 26

ГЛАВА 26

– Что… ты… сделала? Как? Зачем?!

Оказывается, я никогда до этих пор не видела Воинова на эмоциях. А это впечатляющее зрелище. Я бы, наверное, восхитилась, если бы не была так основательно сбита с толку тем, что он подлетает ко мне, хватает за плечи и встряхивает. Но тут же, будто обжегшись, отдергивает руки.

Что я сделала не так?

Нахмурившись, отступаю подальше.

– В каком смысле?

– В каком смысле?! – гремит, передразнивая меня, Роберт. Отворачивается, проходится ладонью по волосам. Мощные плечи сотрясаются, словно ему приходится отвоевывать у жизни каждый следующий вдох. Странно? Да. Но я не хочу в это углубляться. С меня хватит. Я в домике.

Чтобы не думать, мысленно уношусь назад на несколько месяцев. В день, когда Роберт взял меня с собою в спортзал, и я, наконец, узнала, как ему удается поддерживать настолько хорошую форму. Боксировать с ним было весело. И тяжело. Он очень требовательный наставник. Если уж за что берется, то с полной отдачей. С меня семь потов сошло за один спарринг с ним.

– Ты что, не в себе?! Как ты можешь об этом говорить так спокойно?! У тебя сердце есть вообще?!

Да. О, да, Роб. И оно болит…

– Погоди. Тебе ведь не нужен был этот ребенок, – моргаю я. – Ты забыл, что говорил? Или мне это послышалось?

– Что я говорил? – оборачивается, впиваясь в меня бешеным взглядом. Я зажмуриваюсь, чтобы тот не ранил меня так сильно. И чувствую, как, вскипев, из глубин души поднимается черная тошнотворная злость на весь мир. Весь гребаный мир и вселенскую несправедливость, поджидающую меня, куда ни ткнись.