Пальцы сжимаются в кулаки, реальность начинает прыгать перед глазами, как пленка, которую вдруг заело. То, что я так долго держала в себе, заталкивая поглубже – вся ярость, копящаяся во мне, вся усталость от жизни и необходимость со всем в одиночку справляться раздирают когтями грудь и рвутся из глотки ором.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Полегче, Миля, полегче… Вот просто не наломай дров. Ты пошла на этот шаг, чтобы сохранить статус-кво? Не вздумай все похерить теперь, когда самое страшное осталось в прошлом. Просто заткнись, сцепи, мать его, зубы. И как бы ни хотелось тебе всех и вся уничтожить, утопив в океане боли, просто глубже дыши.

– Если дословно, то «никаких детей, блядь».

– Да. Я это сказал! Не отрицаю. Но ведь я был в полнейшем шоке! Это не означает, что я не принял бы ситуацию. Или стал настаивать на аборте, бросив тебя расхлебывать это дерьмо в одиночку. Господи! Да за кого ты вообще меня принимаешь?!

Дыши…

– Есть сигарета?

Слава богу, Воинову хватает ума воздержаться от нотаций и просто бросить мне пачку. Подкуриваю. Отступаю к окну. Пальцы трясутся, как у паркинсонщика.

– Не очень-то у нас разговор получается, так что давай так, Роберт. Я тебе детально разложу, как «это дерьмо» с моей стороны выглядело. А дальше ты сам решай. Кто прав, кто виноват. Годится?

Моя душа скулит, а вот голос, напротив, звучит так равнодушно, словно принадлежит роботу – бездушной запрограммированной машине.

– Давай сразу сойдемся на том, что у меня к тебе нет претензий. Ты ничего мне не обещал. Я хорошо понимала, на что иду. И что мой залет нарушил наши договоренности.

– Эмилия…

– Нет, послушай.

– Я не жду, что ты станешь посыпать голову пеплом!

– Я не закончила свою мысль. В общем, случилось так, как случилось. Моя вина. Не спорю. Движемся дальше… – затягиваюсь.

– Эмилия…

– Ты знал о том, что я не планирую обзаводиться детьми. Но ты не можешь обвинить меня в том, что я не оставила тебе права голоса.

– Ты меня даже не выслушала!

– Разве? А мне показалось, что я услышала достаточно. Сначала ты сказал, что не хочешь детей. Потом потребовал, чтобы я была умницей. В сложившихся обстоятельствах для меня это прозвучало точно так же, как если бы ты сказал – Эмилия, дуй на аборт.

– Нет… – Воинов шумно выдыхает. – Нет, блядь! Нет.

– Знаешь, в глупых женских романах в ситуации вроде нашей главная героиня всегда рожает. И это, Роберт, полная херня. В реальной жизни мало какая женщина решится на такой шаг. Особенно уязвимая женщина.

– Я бы никогда не оставил тебя без поддержки! О чем ты?!

– О том, что у меня не было в этом уверенности. Ни-ка-кой. Только страх, что моему ребенку придется повторить мой тернистый путь. Или хуже. Я ведь столько лекарств сожрала за время лечения, что это вполне могло отразиться на его развитии… – Тушу сигарету в блюдце и оборачиваюсь: – Я не буду извиняться за то, что избавилась от этого ужаса единственным доступным мне способом.

Воинов обхватывает голову руками. И молчит, покачиваясь из стороны в сторону.

– Про «будь умницей»… Я имел в виду – витамины ешь, что там еще? Гуляй?

Трясу головой:

– Стоп. Не надо. Поздно. Теперь это не имеет значения.

Роберт отводит руки и ловит мой взгляд. Глаза у него больные.

– А что имеет?

– Я не уверена, но, возможно, тебе стоит знать, что твоя жена видела меня в клинике.

– Когда?

– На мой день рождения. Тебе не кажется подозрительным, что она объявила о своей беременности сразу после того, как уличила в этом меня?

– Ничего подозрительного. Кончай с бредовыми теориями заговора. Тома была действительно беременна, но потеряла ребенка. А ее саму едва спасли врачи. Собственно, именно поэтому я только сейчас приехал.

Вот как? Отворачиваюсь. Неверяще качаю головой. В который раз ловлю себя на мысли, что собственная жизнь напоминает мне игру в дженгу. Где кто-то свыше вынимает один за другим брусочки из общей конструкции, а я только и могу, что за этим всем наблюдать, гадая, устоит она или рухнет.

Морозит…

– Ясно. Ну… Тогда ты, наверное, можешь возвращаться. Ей ты сейчас нужней.

Роберт кивает. Тяжело опираясь на стол, встает. А мне хочется его поторопить, чтобы поскорее остаться одной. Истерика подкатывает. Мне с каждой секундой все трудней с ней бороться. Спасает одна только мысль – я не могу развалиться на части у него на глазах.

– Я заеду еще. Держи в курсе, если что-то понадобится. По здоровью или вообще.

– Хорошо.

Роберт берется за ручку. Я иду по пятам, чтобы закрыть за ним дверь. Хочется забиться в нору и не отсвечивать.

– Может, так и правда лучше. Ты ведь тоже после серьезной травмы.

Что тут скажешь? Принимая решение, я, конечно, учитывала и этот фактор.

– Угу.

Воинов уходит. Я остаюсь одна. Тело скручивает. Оседаю, опустив голову между колен, и глубоко дышу, избавляясь от панической атаки. Когда об этом не думаешь, жизнь течет по вполне привычному руслу. И хорошо, что мы все-все обсудили. Не нужно будет к этому возвращаться. Да… Хорошо. Сейчас только отпустит. И все опять забудется как страшный сон. Кровить однажды перестанет. В прямом смысле кровить, и в переносном. Меня закрутят дела, думать о несбыточном станет некогда. Ведь надо дальше планировать жизнь. Учеба позади, считай, а что дальше – я просто ума не приложу. Съемка свадеб и праздников, конечно, дает стабильный доход, но в своих мечтах я не свадьбы снимала. Значит, нужно… Не знаю. Устраиваться куда-нибудь фоторепортером? Куда? Ни одной нормальной газеты ведь не осталось. Фриланс? Не слишком-то веселая перспектива для человека, которому от жизни больше всего нужна уверенность в завтрашнем дне.

В реальность меня возвращает звонок телефона.

– Да?

– Милька? Это баба Шура! Соседка ваша.

– Да я поняла, баб Шур. У меня же ваш номер записан. Случилось что?

– А то! Паразитка мать твоя с хахалем чуть весь дом не спалила! Слышишь, сирены? Это пожарки. Хорошо хоть все живы!

Да. Хорошо… То, что мать сорвалась, я уже знаю. Собственно, это и стало последней каплей, после которой я решилась избавиться от ребенка. А ведь, признаюсь, промелькнула у меня