Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все сербы, даже этот многоопытный вояка, понял Петр, относятся к посланцам далекой, но большой России как к сверхъестественным существам. И к ним – это Петр увидел через призму слезы профессора – они тоже отнеслись не как к обычному Петру и Давиду, а как к мифическим героям-полубогам Гераклу и Патроклу. В какой-то момент Деспотовски даже почувствовал себя мифическим воином. Всесильным и всемогущим богатырем.
– Грохнем Большую Женщину – алчную Елену Антантовну! – вскочив в душевном порыве, поднял чарку с «Било вранцем» Петр.
– Будем! – поддержали тост войники. – Сбросим атомную бомбу на Джорджию кавказскую. И тогда Джорджия американская испугается и откажется от своих планов по покорению мира. Всего-то надо разок сбросить атомную бомбу, чтобы остановить эту заразу.
Смущенный, Порошкански тоже встал поддержать тост, хотя ему было очень стыдно, что он обманывает тех, кто в него верит. Ибо не было у него в загашнике никакой бомбы.
– А Россия-то здесь при чем? – уже усталым голосом спросил Эфлисон. Как истинный грек он привык видеть в Патрокле и Геракле, в Ахиллесе и Александре Македонском греков.
– Берегите Россию! – плакал навзрыд профессор. – Берегите Россию! Она тоже Большая Женщина. Но только добрая блондинка. Коварной брюнетке с зелеными глазами и банкирам с Уолл-стрит она нужна, пока делится с ней своим теплом, считай энергоресурсами, и поглощает их товары – побрякушки и водоросли. Она – крупный рынок сбыта. Но как только она истощится и постареет, ее выкинут в море или посадят на цепь.
Охотники избавили Петра и компанию от своего гостеприимства лишь после того, как сполна упились вранцем и разговором по душам. Наконец профессор поднялся с пня и, опершись на два костыля, поплелся, как раненый лось в лес, – к себе в блиндаж. Войники вывели гостей на шоссе уже поздним вечером. Проводили. Долго махали большими платками. На сверкающем после дождя шоссе лужи казались этими белыми мокрыми платками. Воздух был удивительно чистым и свободным. Петр думал об одном: как могут при таком пьянящем воздухе люди расходиться во взглядах? Как могут женщины изменять мужчинам и наоборот? Россия, за что я тебя люблю и почему ты мне норовишь изменить?
– Профессору явно в психиатрическую клинику пора, – прервал раздумья Петра Эфлисон, – обследоваться бы ему не мешало. Может, еще не все потеряно.
– Слушай, Эфлисон, тебе твоя Греция никогда не изменяла?
– И ты туда же!
– Нет, я просто подумал, что любая страна может изменить своему народу и другим странам, как женщина или мужчина! И не сдержать данного некогда слова!
– Ну, здравствуй, Эрик, – сказал я, когда мы во второй раз пришли в нарколечебницу.
Жан просто источался самоуверенностью. Глаза – как подошвы ботинок-говнодавов. Ничем не проймешь. Открыв полувзглядом-полупинком дверь, быстро побежал по лестнице. Мы с Раулем, перескакивая длинными ногами через ступеньки, еле поспевали за ним, коротконогим, но шустрым, в итоге прибежали к шапочному разбору. Всех медсестер в белых шапочках уже разобрали. Остался один никчемный, никому не нужный Эрик.
– Для проведения следственной экспертизы нам необходимо допросить вашего подопечного на месте преступления, – потребовал Жан у главврача. Главное, прищурить глаз и побольше наглости.
Глаз прищуривали мы с Раулем. Я левый. Выглядывая из-за левого плеча Жана. Рауль правый. Хук слева, хук справа. Доктору оставалось только вжиматься в кресло и нагибаться все ниже и ниже. Вот такая мельница.
– Ну, здравствуй, Эрик.
– Привет. – Тусклое лицо парня не выражало ничего.
– Господи, не могу поверить. Это ведь ты, Эрик, кандидат в мастера спорта по шахматам. Вундеркинд-программист. Будущее светило мира. Мальчик, озаренный светом. Гений, отправившийся за богатствами разлома Святого Андреа в Калифорнию.
– Я.
– Ну, красавец. Да не может быть. Мозги можно вывихнуть. Разрыв аорты, разлом в сознании. Такие, как ты, уже давно живут в вечнозеленой вечносиликоновой долине. Там, где ходят девушки с огромными губами-буферами навыкат. Райские кущи на земле. Как ты сюда попал, Эрик?
– …
– Помнишь меня, Эрик? Это я, муж Оксаны, Ленар.
– …
– Припоминаешь?
– С легавыми не разговариваю! – огрызнулся Эрик.
– А мы не легавые, мы преступники, мы хотим ограбить банк.
– Почему банк?
– У нас есть на то причины кое-какие. Хотим уничтожить все следы Александры.
– Александра, – Эрик вздрогнул, но потом взял себя в руки, – это та блондиночка, что жила здесь рядом на улице?
– И ты с ней знаком?
– Как же, знаю, знаю, – сказал Эрик с саркастической улыбкой.
– Откуда тебе ее знать? – спросил Жан. – Она что, принимала героин?
– Нет, она принимала меня.
– Что? – переспросил Жан.
– С глухими легавыми и поговорить можно!
Вот так вот это бывает. Мало того что Эрик трахал мою жену, так он еще трахал возлюбленную моих друзей.
Жан посмотрел на Эрика с такой яростью, что ноздри его раздулись, но ударить у Жана не было никаких сил, потому что Жан любил Александру по-настоящему.
За Жана это сделал я. Сжал кулак, развернулся и со всей силы ударил Эрика в лицо. За Жана, за Рауля и за себя.
И если я не любил свою жену к тому времени, когда они повстречались с Эриком, то Жан и Рауль любят Александру и сейчас.
– Кто подсказал тебе принимать наркотики, Эрик? – спросил я. На этот раз саркастическая улыбка не сходила уже с моего лица.
– Ребята из Йельского университета. – Эрик вытирал с губы кровь.
– Ребята из Йельского университета? Вот молодцы! И ты их послушал. А куда смотрел твой научный руководитель?
– Перестань, – сказал Жан.
Не знаю, откуда в них столько человеколюбия. Рауль что-то напевал себе под нос, постукивая пальцами по коленке.
– Я против любого насилия, – только и сказал он.
– Давай рассказывай, – сказал Жан, когда мы приехали домой, – только без грубых выражений.
– О чем рассказывать?
– Обо всем помаленьку, начиная с того момента, как вы познакомились с Александрой.
– Знаешь, про Александру грубыми выражениями – никогда.
– Давай, давай, рассказывай.
– Я знал ее еще со школы. Мы ведь учились все в одной школе, – обратился Эрик ко мне.
– Никогда ничего о тебе не слышал.
– Может быть, слышал об Англичанине?
– Плевать на тебя. Давай лучше рассказывай про Александру.