– А почему один? – продолжал интересоваться старик, грызя кукурузную соломинку.

– Ногу подвернул, – чертыхнулся Петр.

– Ты, видно, не рад тому, что подвернул ногу, – прищурившись, спросил старик. – А я так разумею, мусульманин не должен уж слишком роптать на судьбу.

– А я не мусульманин, я коммунист, атеист.

– Тогда тебе нельзя было садиться со мной в один автобус, – рассердился старик, – потому что своей руганью ты вызываешь темные силы, которые возьмут и опрокинут наш автобус в пропасть. Почему я должен страдать из-за твоего плохого настроения и твоего грязного языка?

Петр хотел было сказать, что он, по крайней мере, не меньше страдает от ворчания старика, но из уважения к сединам гор промолчал.

– Так уж повелось, если суфий и коммунист какое-то время идут по одной дороге, потом оказывается, что суфий вел коммуниста, – продолжал, пользуясь своим возрастом, издеваться старик.

– Глупость какая, – возмутился Петр.

– А это народная примета, – сказал старик. – Вот расскажу один случай. Однажды в Турции сели в один автобус коммунист и суфий. Коммунист сказал, что Бога нет, иначе он не допустил бы всех страданий, которые подстерегают простого человека, на что суфий ответил, что не успеем мы доехать из пункта А в пункт Б, как ты забудешь обо всех страданиях, которые с тобой произошли в пункте А, забудешь о том, как ты подвернул ногу. Ведь тебе не пришлось идти самому, тебя везла машина. Так же и с Богом, ты утверждаешь, что его нет, а он тащит тебя на плечах. – После этих слов старик сделал многозначительную паузу. – В итоге по приезде в пункт Б путник стал верующим в Бога, ибо действительно забыл о всех своих страданиях и даже об их споре с суфием о том, что Бог допускает страдания человека.

– Но это частный случай, – нашелся что сказать Петр. Автобус продолжал свое неспешное движение по расписанию, останавливаясь в селах и деревнях. В какой-то момент Петру стало плохо. Давала о себе знать воспаленная рана. Поднялась температура. Старик то и дело, на всех «зеленых» стоянках, мочил в родниках платок и клал его Петру на лоб. Два раза напоил Петра козьим молоком с травами. Народная медицина слегка облегчила страдания Петра, он чуть-чуть расслабился, остыл.

– А теперь, – сказал старик, – если хочешь выздороветь, повторяй за мной: мое тело мягкое, как кусок глины, мое тело размякло от трав, воды и молока. Мои руки слились с моим сердцем в один кусок глины, мои ноги слились с моим сердцем в один кусок глины. Все один сплошной кусок, я ничего не чувствую. Не чувствую боль и гноение в ноге, руке и на языке. Мое мягкое тело провоцирует руку Великого Гончара, мое тело провоцирует ногу Великого Гончара, я на гончарном круге мироздания. Гончарный круг – это и есть мироздание, и он лепит из меня здорового, сильного, мудрого человека.

Петр повторял за стариком простые слова и к концу пути полностью излечился. Сейчас, вспоминая этот эпизод, запятнавший всю его коммунистическую биографию, Петр покраснел от стыда. Но не потому, что связался с каким-то знахарем, предал идеалы атеизма, а потому, что проявил юношеское упрямство. Было стыдно.

– Ну и сучка все же эта ваша Глоби! – Эфлисон, кажется, тоже поверил в существование Большой Женщины. – Сдается мне, этот дым – завитки ее пепельных волос, когда она припаривает их бигудями. Накручивает перед свиданиями с кавалерами себе волосы, а мужикам хвост.

– Точно, сучка, – согласился Порошкански, – прохлаждается сейчас в каком-нибудь пентхаусе. Сидит на воздушных подушках в окружении кавалеров. Ерзает, истекает менструальными соками. Отсюда и жара!

– Не ругайтесь, – сказал Петр, – дороги не будет.

А самому после слов Давида уже виделась женщина в черной бархатной юбке, в чулках дымчатого цвета, нога закинута на ногу, бесстыже оголив выставленное бедро, она курит сигаретку, вставленную в китайский мундштук. Пускает кольца, каждое равное МКАДу. На мундштуке киты, на них черепахи, на них слоны, а на слонах пагоды. От того, как крутятся пагоды в пагодах, зависит погода и скорость ветра.

Не свойственный Балканам, резкоконтинентальный климат брал свое в напористые руки. Зимы стали холоднее, лето засушливее и жарче, вода ушла из колодца, появились растения, которых раньше не было. Сухие водоемы намекали на некую недосказанность и скрытую красоту природы. Галечное дно со змеевиковыми берегами словно призывали дервишей из египетского суфийского братства заклинателей змей.

Каждый пятый вид флоры и фауны находится на грани исчезновения. Там, где рос хлеб, будет расти только горчица. А там, где мог расти рис, не будет и крупицы воды. Пашня не распашена. Леса не расчесаны.

Скоро появятся странные люди, юродивые и лямые всех мастей, затем начнется великое переселение народов. Босния – страна, где началась Первая мировая война. Здесь же начнется и третья мировая.

– Нет, – возразил Эфлисон. – Третья мировая начнется в Иране. Мне друзья писали, что между Кутаиси и Тбилиси строят автобан. Зачем? Она же взлетно-посадочная полоса для самолетов. Базы появятся и в Карабахе, когда Азербайджан нападет на него и США признают независимость. Или наоборот. И все для баз. Количество терактов в Турции и России увеличится. Может бабахнуть и где-нибудь в Европе.

В общем, жопа, думали все трое, проезжая анклав Жепу.

Давид и Деспотовски слушали молча. Бани-Лука – столица республики Сербской, ей принадлежит 49 процентов территории Боснии. Вначале столицей был поселок Пале – оно же сербское Сараево.

– Кругом палево!

– И жарево!

В дешевой гостинице без кондиционеров они поставили тазики на пол и опустили в них ноги. Этому их научили в лагере партизаны. Порошкански, отпросившись по малой нужде, набрел на зиндан, в котором сердобольный охранник вещал заключенному:

– Если вам будет в камере жарко, вы нам скажите. Принесем тазик с водой, опустите туда ноги свои, и это лучше всякого кондиционера. У нас, говорят, все уважаемые сидельцы только так от жары и спасались.

Эфлисон и Порошкански проверили – работает! Теперь они сидели, болтая ножками в тазу, и рассуждали, откуда берутся пожары.

Это потому, что ради увеличения полезных посевных площадей решили осушить торфяники.

– Я еще в Греции, – кипятился Эфлисон из-за того, что он, как тот кабанчик, не вылезая из корыта со слюнями, – упрашивал пожарных авиаторов не тушить торфяники водою из самолетов. Потому что от удара воды горящие головешки разлетаются на сотни метров и запаливают все новые очаги. Но авиаторам было по барабану, главное, что за вылеты хорошие деньги платят! Они как наемные военные. Им все равно, где и что бомбить. Главное, чтобы заплатили. Они мир воспринимают как компьютерную игру. На днях смотрел в Интернете – опять самолеты бомбят леса под Спартой. Сбрасывают пробирки с водой, как некрасивых детей в пропасть. Еще при этом бахвалятся, что потушить торфяники – дело плевое и недорогое.

– Они не столько тушат, сколько делают вид, что тушат, – согласился Петр. – Потушить торфяные пожары на такой стадии, которой они достигли сейчас, очень сложно, а выливание воды из Ил-76 или БЕ-200 на огромные горящие и тлеющие торфяники совершенно неэффективно.