* * *

Умышленно ли Моро создал этот контраст? Намеревался ли он таким образом выразить свой протест почти королевской пышности, окружавшей первого консула, мы не знаем; но точно известно, что роялистская и республиканская оппозиция считала, что Моро решил преподать урок скромности приспешникам режима.

На самом деле Моро любил простую и скромную одежду, вернее — свободную и удобную. Ведь его знаком Зодиака был Водолей, а человек, родившийся под этим знаком, ради свободы готов жертвовать многим. Вместе с тем его отличало тонкое чувство вкуса. Он не скрывал, что любил жить на широкую ногу, ценил уют, ему нравилась красивая мебель, и он предпочитал хорошие книги. Моро с удовольствием предлагал своим гостям великолепно украшенный стол с изысканными угощениями. Как и все Водолеи, находящиеся под воздействием непредсказуемой планеты Уран, Моро отличали тонкий юмор (иногда и злой язык, из-за которого он часто страдал), оригинальность мысли и не только, независимость, гордость и непредсказуемость поступков. Вместе с тем он всегда оставался мягким, чутким, вежливым, дипломатичным, спокойным, добрым, симпатичным и ласковым человеком. Он, как и многие Водолеи, не страдал серьезными болезнями. Единственным уязвимым местом — были ноги, особенно голени и лодыжки. Как и все Водолеи, Моро не любил холод зимой и излишнюю влажность летом. Он не любил брать взаймы и никогда не давал в долг большие суммы. Астрологическая наука учит: «Так, как мыслит Водолей сейчас, мир будет мыслить через пятьдесят лет». В этом смысле нельзя отрицать тот факт, что Моро обладал даром предвидения. Как искусный шахматист, генерал просчитывал вперед возможные ходы своего оппонента, и эта его способность не раз оказывала ему услугу в бою.

В своем отреставрированном загородном поместье Гробуа Моро вел жизнь крупного сельского помещика, а в Париже, в особняке на улице Анжу жил как буржуа высокого происхождения.

Даже во время боевых действий генерал не отказывал себе в маленьком комфорте. В этой связи интересна характеристика, которую дал герою Гогенлиндена сам Наполеон, уже находившийся в ссылке на острове Святой Елены: «Моро был смелым человеком, но ленивым и бонвиваном. В своей штаб-квартире он ничего не делал, за исключением того, что сидел, развалясь на диване, или ходил по комнате с курительной трубкой во рту. Его редко можно было застать читающим книгу. По своей природе он обладал хорошим характером, но находился под большим влиянием своей жены и тещи, которые составляли пару больших интриганок… Я рекомендовал Моро жениться на его будущей супруге по настоянию Жозефины, которая любила ее, потому что та была креолкой…»

Дальнейшее повествование покажет, насколько прав был Наполеон, давая такую характеристику нашему герою.

Только у себя дома Моро нравилось быть больше всего, находясь в окружении семьи и друзей; и если он понемногу стал выходить в свет, начиная с зимы 1803 года, то лишь только потому, чтобы не лишать свою супругу радости общения и успеха, который она неизменно имела в парижских салонах как прекрасная исполнительница музыкальных произведений и грациозная танцовщица.

Салоны конкурировали друг с другом за честь пригласить к себе героя Гогенлиндена. Однако супружеская чета Моро отдавала предпочтение салону небезызвестной мадам Жюльет Рекамье.

Жюли Рекамье и Эжени Моро были знакомы с детства, так как их матери были подругами. Поэтому сейчас им было легко восстановить дружеские отношения. В это время Жюли было 24 года, и она была женщиной удивительной красоты. Ее старый муж был банкиром и женился на ней, как если бы приобрел дорогую статуэтку. Он ничего не требовал от нее, кроме одного — позволять восхищаться ею. Он не относился к числу тех эгоистов-любителей, которые, обладая дорогим сокровищем, прячут его в сейф и изредка достают, чтобы в одиночестве полюбоваться им. Он считал, что и другие имеют право созерцать ее грацию. «Бог создал красоту, чтобы все могли любоваться ею», — сказал кто-то из великих. Но банкир также знал, что помимо красоты Жюльет обладала тонким умом и проницательностью. Она разжигала пламя страсти, но сама в нем не сгорала. Пренебрегая любовью, ее сердце билось ради дружбы. Но ее дружба походила на любовь и была пылкой, страстной, всепоглощающей. Счастливы те, кого она избирала.

В их число не входил первый консул. И он об этом догадывался. Ему было небезразлично, что в салоне у Жюльет собирались представители трех оппозиционных партий: роялистской во главе с Сабраном и Монморанси, республиканской во главе с Бернадотом и Массеной и «семейной», возглавляемой Люсьеном Бонапартом.

Позднее, когда Наполеон уже был императором, русский посланник в Париже граф Толстой влюбился в Жюли Рекамье. Вот что по этому поводу пишет Альберт Вандалы «Тщетно привлекал его император в свой интимный круг, тщетно пользовался всеми случаями отличить его и оказать ему почет: русский посланник оставался сумрачным, озабоченным и встревоженным. Он поступал как раз наоборот желаниям Наполеона. Вместо того чтобы посещать то общество, которое было в духе правительства, он обыкновенно искал в Сен-Жерменском предместье забвения от неприятных, удручающих его официальных обязанностей. Можно было подумать, что он нарочно пытался сходиться с лицами, наименее приятными императору. В их обществе он сбрасывал свою холодность и делался любезным. Он дошел до того, что влюбился в мадам де Рекамье как раз в то время, когда император говорил, что на всякого иностранца, который будет посещать эту даму, он будет смотреть, как на своего личного врага. Тем не менее Наполеон не сердился на него за эти поступки. Отчаявшись взять его любезностями, он, наконец, попытался переговорить с ним и счел необходимым сделать, по крайней мере, кажущиеся уступки личной политике посланника».

31 января чета Моро у себя в особняке на улице Анжу давала бал, который оказался на редкость блистательным. Однако на нем не появились ни первый консул, ни Жозефина, и вообще не было никого из семьи Бонапарт, которую в Париже уже называли правящей фамилией. Фабр де л'Од пишет по этому поводу: «Мать Наполеона, госпожа матушка — Летиция ди Буонапарте, уязвленная злословием госпожи Уло (тещи Моро), строго-настрого потребовала от всех членов семьи отклонить приглашение». На самом деле Моро знал, что Бонапарт не приедет, так как и сам прекратил навещать Наполеона в Тюильри. Его больше всего поразил не сам факт отсутствия первого консула, а то, что не пришел никто из министров и высших должностных лиц государства. Он понимал, что находится под подозрением, но не ожидал, что дело могло зайти так далеко. Это открытие одновременно поразило и огорчило Моро. «Каким сильным должно быть самообладание человека, — вспоминал современник, — чтобы в течение всего вечера, не показывая обиды, оставаться внимательным и добродушным к своим гостям. Он спокойно наблюдал за танцующими парами, которые под звуки скрипичного оркестра и слабые колебания многочисленных свечей в великолепных хрустальных люстрах кружились в огромном зале».

Только Жюли Рекамье угадала внутреннее беспокойство Моро. Она взяла под руку Бернадота и увела его в малую гостиную, где, усадив на канапе, произнесла:

— Наш друг огорчен.

— Кто? Моро? Да нет же. Взгляните на него — он счастлив и спокоен.