В 1905 году Лаврова убили выстрелом из-за угла. За четыре минувших года вся проделанная им работа пошла прахом. По части опять стало страшно ходить. Веневцы опять стали терроризировать население, сбиваясь в большие шайки. Одной из таких шаек верховодил мещанин города Тулы Митрофан Венедиктов Константинов, 25 лет от роду, по кличке Митрошка Веневский. Его Тараканов сейчас и ехал брать.

Техническая располагалась перпендикулярно Ново-Павшинской, лавка колониальных товаров Бредихина была от здания сыскного отделения всего в паре кварталов. Совещаться и вырабатывать план было некогда, роли распределили на бегу. Тараканов с Моисеевым и Семипудовым должны были заскочить в лавку с парадного входа, а Маслов с Петрухиным — с черного. Если в лавке налетчиков не окажется, то все должны были спрятаться в лавке и ждать их появления.

Тараканов спрыгнул с пролетки, доставая из-за пояса револьвер. Когда он заскочил в лавку, то увидел, что веневцы уже здесь. Один приказчик лежал на полу, другой стоял за прилавком, вытянув вверх руки.

Рыжий парень в залихватском картузе обернулся на шум и сразу же выстрелил. Все вокруг завертелось, пол и потолок поменялись местами, а потом все стало черным.

На службу Тараканов вышел аккурат в свой день рождения — 30 июля. Доктор строго-настрого приказал не перетруждаться, не бегать, не прыгать, ходить медленно, ну и ни в коем случае не волноваться, а для укрепления сил рекомендовал коньяк. Из всех этих предписаний доктора вскоре стало удаваться выполнять только последнее…

С места происшествия Тараканова каретой «Скорой помощи» доставили в Ваныкинскую больницу, где приглашенный военный врач сделал ему операцию и вынул пулю, а когда начальнику сыскной полегчало, его перевезли в тетушкин дом и поручили заботливому уходу тетки и матери. Через две недели, когда мать поняла, что здоровью сына больше ничего не угрожает, она уехала в Каширу — дома оставались три коровы. За ними, конечно, приглядывали, но разве чужой глаз с хозяйским может сравниться!

Сослуживцы, у которых дел было по горло, его визитами не баловали, а когда приходили, о службе старались ничего не говорить. Тараканов и не настаивал, ему тоже хотелось отдохнуть от дел.

Подробно он расспросил только о перестрелке. Как оказалось, ему еще повезло, Семипудову один из налетчиков попал точно между глаз, и городового схоронили на Всехсвятском кладбище. Вдове выдали пособие в 25 рублей, в губернском правлении вроде хлопочут о пенсии. Более из чинов сыскного никто не пострадал. Налетчиков перебили всех, не зря Маслов в 1905 году учился стрелять на Пресне. Тараканова губернатор наградил сотней, надзирателям выделили по 15 рублей, Петрухину досталась пятерка. Еще одну «катю» чинам сыскного пожаловал владелец лавки. Все наградные деньги единогласно постановили передать вдове Семипудова.

Пока начальник лечился, исправлять его обязанности был назначен Жемчужников. Петр Александрович, однако, сразу же признал авторитет Маслова.

— Как я вами буду руководить, Иван Владимирович, если мне у вас учиться и учиться? Вы уж командуйте, а я буду бумажки подписывать.

В общем, подчиненные без Тараканова справлялись, и у того даже мелькнула мысль: а не зря ли он ест казенный хлеб?

Взамен убитого Семипудова дали нового городового, кроме того, в сыскном наконец-то была заполнена вакансия надзирателя: Маслов сманил из Москвы своего приятеля — околоточного Грекова.

Тараканов сел за стол и посмотрел на стоявших у дверей подчиненных.

— Ну-с, господа, сдавайте дела, хватит, покомандовали — и будет.

Маслов долго вводил начальника в текучку, а Жемчужников подсовывал на подпись накопившиеся бумаги.

— Кстати, что там с убийством Тименева?

— Дык что? Убийца сидит в тюремном замке, суда дожидается. Как только вакации у судей кончатся, так его, голубчика, и оприходуют.

— Много против него накопали?

— Много, как раз на бессрочную каторгу. Слепнев какой все-таки умница! Можно сказать, один убийцу нашел, да и большинство доказательств тоже. Во-первых, пальцевые отпечатки: Слепнев в Москве сведущего человека нашел, тот сравнил фотографии с оконной рамы и пальчики Алинского и признал их абсолютно тождественными! Мне Иван Ильич заключение показывал — оно чуть не в сто листов, да с фотографическими карточками, да с рисунками. Читается как роман какой. Даже мне, с моим городским училищем, стало понятно, почему эксперт установил, что следы именно Алинским оставлены. Надеюсь, присяжные тоже поймут. Если эта улика в суде пройдет — первыми в России будем! Но она не главная и не единственная. На манишке кровь. Слепнев опять же нашел специалиста, и тот научно доказал, что кровь эта человеческая, а не, скажем, бычья. Это заключение я тоже пытался читать, но вот здесь ничего не понял. Дальше. Матушка с сестрой, по простоте своей душевной, дали показания, что Алинский домой в ту ночь под утро явился. Извозчик, опять же. Ну и мы постарались. Я что подумал? Алинский был у убиенных в гостях, потом они всей компанией поехали в электротеатр, в новый, в Петровском парке. После сеанса распрощались, супруги Тименевы уехали домой в своем экипаже, Павел Аркадьевич взял извозчика, а Алинский решил прогуляться, ему от парка до дома — всего ничего. Это все со слов Неверова. Сеанс кончился что-то около половины двенадцатого ночи. Вот я и подумал, что Алинский мог на Миллионную извозчика не брать, а на конке доехать, конки в эту пору до полуночи ходят. А при его материальном положении это экономия. Короче, нашел я кондуктора с возницей, которые Алинского узнали. Он же, как на обед к Тименевым во фраке явился, так и не переодевался, а в конке во фраках не часто ездят, вот его и запомнили. Это еще два свидетеля. В общем, обложили мы его со всех сторон.

— А сам он что?

— Молчит. Как мы ни старались, слова от него добиться не можем. Самое глупое решение в его положении. Если и дальше будет молчать, то упекут его соболей гонять на веки вечные.

Тараканов задумался.

— Да-с. Все-таки много в этом деле странного. Ну да ладно, суд разберется. Что у нас там еще?

Покончив с делами, подчиненные ушли. Минут через пять Жемчужников вернулся.

— Осип Григорьевич. Я решил подать в отставку.

— Что так? Вы меня вполне устраиваете.

— Не для меня такая служба. И дело не в опасности, не в грязи, не в тех субъектах, с которыми нам приходится общаться, не в них. Нам надобно в душу к людям лезть, сплетни о них всякие собирать. А это не по мне.

— Постойте! Это о ком же вы собирали сплетни?

— Вы же сами мне и поручили. О Тименевых… Пока вы болели, о моей отставке, конечно, не могло быть и речи, я же не мог бросить службу в такое время, но, коль вы выздоровели и приступили к обязанностям, я считаю себя вправе…

— Вам решать, Петр Александрович, удерживать вас я не могу. Но еще раз хочу повторить, что как мой помощник вы меня вполне устраиваете. Если на новую службу вам понадобятся рекомендации, они с моей стороны будут самыми лестными.