Мы поднялись в одно время с ночлега; караван двинулся прямо на восток, аулы уклонились на юго-восток. Эта одновременность похода была полезна и нам и им. Молва разнесла весть о несметных полчищах русских и киргизов, двинувшихся по словам одних на китайские границы, по словам других – кочевье Сарабагишов, чтобы за отсутствием их напасть на оставленные семейства и стада. Эти сбивчивые и преувеличенные рассказы были, вероятно, причиною тому, что погоня не решилась долгое время пуститься на преследование.

* * *

Прошло лет девять. С переходом русских через Или, доступ к Иссык-Кулю сделался хотя несколько возможен; я расспрашивал киргизов и двух-трех путешественников, которым удалось туда проникнуть, об участи Самсалы и Н.Н. О старом Бие мне дали самые положительные сведения. Он действительно основался на северо-восточной оконечности озера. Все попытки сарабагишей и других племен напасть на него врасплох оставались тщетны. Кыдыкцы зорко сторожили горные проходы; их племя процветало; они завели сады, которые быстро разрослись на девственной почве; хлеба было много; стада размножались несчетно. Кыдыкцы уже и не думали о возможности нападения на них, как вдруг, внезапно, словно снежные лавины рухнулись на них с гор сарабагиши вместе с другими племенами. Застигнутые врасплох, отвыкшие от битвы, кыдыкцы бежали куда ни попало и гибли тысячами, стада их были угнаны, жатвы вытоптаны, начатки оседлости сожжены. И теперь еще торчат одинокие деревья персиков, абрикосов и яблонь, указывающие места прежнего жилища Самсалы. Сам он мученически кончил жизнь свою. Киргизы, по обыкновению, долго издевались над ним, пока не дорезали. О Чонум никто и не вспоминал; ее подвиг самоотвержения и мужества прошел незамеченным между киргизами, да и у нас постарались бы поскорее забыть о нем, как о предмете соблазна.

– А этот, иноземец, урусс, русский как вы называли его? – спросил я.

– Знаю, знаю, кто же его не знал!

– Ну, так что ж сталось с ним?

Киргиз, рассказывавший мне это, протяжно просвистел и махнул рукою вверх.

– Убит, что ли? – спросил я с нетерпением.

– Пропал человек!

– Как пропал? Попался в плен или успел спастись?

– Не знаю! Говорят, превратился в ветер и улетел.

Перед таким неожиданным ответом я остановился.

– Однако же, знает ли кто-нибудь, что с ним сталось?

– Никто не знает. Исчез, и следа нет.

Киргиз прав! Чтобы ни случилось с Н.Н., – убит ли в общей свалке, выбросит ли его волной житейской опять в каком-нибудь краю света, все-таки человек пропал! И на что, действительно, будет годен он, избитый судьбой, измученный, утративший все надежды, обманутый в самых задушевных ожиданиях? А чего не мог бы сделать такой человек при другой обстановке общества!

Часть третья

Карпаты

(Посвящено Ал-е Ев-не Ков-ой)

Глава I

Карпатские горы состоят из трех кряжей, друг другу почти параллельных. Южный из них, без сомнения, самый роскошный и живописный и мы не даром посвятили целый год его исследованию.

Первую ступень этой полосы Карпатских гор, на Юге и Юго-Востоке, в Валахии, занимают города Плоэшти, Торговист, Питешти, Флемунда, Чернец. Тут еще растет виноград, поет соловей; в пологих пригорьях и то местами, обнаруживается глинистый сланец; земля почти исключительно принадлежит боярам, и потому поселяне бедны, слабы, угнетены; арендаторы – бичь, всегда над ними поднятый. Следы пальцев от рук турецких бешлиев еще ясны: что делать! Рука была тяжела.

Вторую горную ступень составляют монастырь Синая, Кимполунг, Курте-д’Аржис, Рымник на Ольте, Тургужиу, Баяди-арама. Здесь уже нет виноградников, соловей сюда не залетает. Раз, правда, – и это хорошо помнят, – прилетал соловей в окрестности Кимполунга, в сад, окружающий монастырь св. Илии и пел так сладкозвучно, так отрадно для души, что монастырские затворницы и теперь с наслаждением вспоминают о нем… На этой полосе гор уже видны стада овец, которые на лето покрывают все высоты Карпата. Тут появляется ужасная горная болезнь, развитая в высшей степени в Карпатских горах, – это зоб, или как называют в Валахии «гуши». Встречается много тупоумных, кретинов. – Народ добр, гостеприимен. Много земель принадлежит поселянам, «Мошнянам». Довольство распространяется более и более, подвигаясь в горы; домики или каменные, или из хорошего леса; землянок и хворостяных лачуг, довольно обыкновенных в долинах, здесь вовсе не видно. Сливы сменили виноград; они тоже для горных жителей, что оливки для итальянцев – главное их богатство. Русые волосы и голубые глаза встречаются нередко, как бы подавая весть о близости своего германского отечества. В горах слюдистый и тальковый сланец вытесняют филад; местами показываются толщи известняка: здесь начинаются собственно Карпатские горы; то были предгорья.

Отсюда путешественник поднимается по горам почти отвесным, где с трудом цепляется привычная лошадь, и внезапно переходит на высоты Карпата, который идет вогнутой линией, с одной стороны, на границах Молдавии и Валахии, с другой по рубежу Трансильвании и Баната. Высшие пункты его суть: Шало, в Молдавии, 6068'4 фута; в Валахии – Бучечь, 795Т8 и Лукруй, около 6169; в Трансильвании – Негой 8040 фут. – Бока гор покрыты роскошной растительностью, леса почти везде девственны, по своей недоступности, на теме гор растут только мелкие березы и кустарниковидная ель и, наконец, растительность совершенно исчезает. Тут часто встречаешь диких коз; в лесах много медведей, в скалах соколов. Деревень нет, но много разбросанных домиков: в них живут «Мошняне», пастухи. Холодно среди лета; в некоторых местах снег никогда не тает, но ледников (glacier, glatcher) нет; природа дика, сурова, величественна, прекрасна. Здесь не услышите ни песни птицы, ни песни человека, – человек гармонирует с окружающей его природой – суров, но добр и честен. Вот вам легкий очерк Карпатов: нравятся вам они, – идите за мною; нет – ступайте своей дорогой, в клуб, или куда сами знаете!

Ноябрь уже был на исходе; мирные люди, люди ни от кого, ни от чего не зависящие, хотел я сказать, сосредоточивались в городах и плотнее кутались в комнатах. В Петербурге, конечно, стояла вьюга на дворе и печи топились до белокалильного жара, что, как вам известно, означает высшую степень жара; но в городе, где я на ту пору жил и зевал, а город был Букарест, стояла теплая и ясная погода и манила вдаль; вдали же чуть виднелась голубая полоса гор, гор Карпатских, роскошнейших гор, какие я когда-либо видывал в жизни, а я видывал их довольно; гор, которые сулили мне столько надежд!.. Хотя я должен был ехать целым караваном, однако, сборы были не долги: три экипажа, каждый в двенадцать лошадей, запряженных гусем, вытянулись от моей