На ее глазах женщина превратилась в стройную лисицу с огненным мехом и скрылась в чаще, чем вызвала недоумение Мурмяуза. Алида подхватила питомца на руки и улыбнулась, спрятав лицо в его белую шерсть.

– Я все решила, Мурмяуз, – сказала она коту. – У нас все получится. Надо только дождаться бала. Надо только, чтобы Ричик нас дождался.

Она пойдет обратно в деревню древунов и останется у Лиссы до праздника. А потом…

Потом она станцует с Вольфзундом. И четвертое из сказочных предостережений будет исполнено.

Петер Пристенсен был пятым и самым удачливым ребенком в семье. Двое старших, мальчики-близнецы, умерли в младенчестве от воспаления легких. Родившаяся через два года сестра утонула в омуте, когда ей было четыре года. Милайя, единственная выжившая сестра Петера, заработала проклятье от отца, умудрившись сбежать с сыном разорившегося фермера.

Поэтому на Петера возлагались все надежды. Он и сам отчаянно хотел стать опорой и надежным помощником для отца, старого Брента Пристенсена. Шхуна «Волчья пасть» досталась Бренту по наследству, а тот когда-то то ли выиграл ее в карты, то ли забрал за другие заслуги у прежнего владельца.

Отец называл себя странствующим торговцем, и Петер повторял за ним, готовый порвать любого, кто назовет отца пиратом. Хотя в глубине души мальчик соглашался с тем, что деятельность отца вряд ли можно было назвать законной. А слово «пират» у него ассоциировалось с загадочными берегами далеких островов, кровопролитными сражениями, бесконечными странствиями по бескрайним морям, пестрыми попугаями на плечах товарищей по команде и, конечно, с бочонками рома. В «пиратстве» отца он не видел ничего плохого. Велика ли разница, чем он занимается, если их семья живет в достатке и ни в чем не нуждается?

Пристенсен-старший с командой соратников – старых друзей – отплывал на шхуне «Волчья пасть» навстречу бушующим морским волнам, а возвращался через месяц, три, а то и через полгода, груженный самым разным добром, начиная от специй и круп и заканчивая мехами, винами и украшениями из полудрагоценных камней. Петер с матерью потом долго разбирал добычу, пристраивая товар по знакомым лавочникам. Благодаря пиратству они не знали нужды. Приобрели новый дом с садом, где мать выращивала розы, благоухающие сандалом и белым вином. Ездили по столице в собственном конном экипаже, одевались у лучших портных.

Но каждую ночь, когда отца не было дома, мать плакала. Петер слушал ее всхлипы, стоя у двери родительской спальни и не решаясь войти. Мальчику так хотелось рассказать матери, что с отцом все будет хорошо, что с ним не может случиться ничего плохого, и он стоял порой долгими часами, разрываясь между обещанием не раскрывать отцовский секрет и желанием успокоить маму.

Брент давно связался с Магистратом. Именно поэтому его до сих пор не заточили в темницу и не казнили на площади под крики толпы. Петер знал, что отец относит старым Магистрам значительную часть добычи после каждой вылазки. Спустя время отцу удалось настолько сдружиться с дряхлым Дивидусом и Главой, что старики даже выдавали какие-то колдовские обереги, в силу которых юный Петер не слишком-то верил.

Петер боялся, что милость Магистров будет не бесконечной. Когда-то колдуны-шарлатаны, что будут заседать в Библиотеке, перестанут впечатляться камнями и золотом. Но годы шли, отец по-прежнему бороздил Большую Воду на «Волчьей пасти», уплывая порой так надолго, что черты его лица начинали стираться из памяти мальчика.

В восемнадцать лет отец впервые позволил Петеру присоединиться к команде и отправиться в плавание. Петер с восторгом ждал того дня, когда поднимется на борт шхуны, и даже решил отрастить бороду, чтобы не выглядеть совсем уж зеленым юнцом на фоне матерых моряков, помощников отца.

Когда Брент убедился, что из сына получился надежный преемник, он передал Петеру шхуну вместе с капитанским званием и целым набором пиратских тайн. И теперь мать плакала по ночам, молясь за сына. Единственная женщина, с которой Петер был готов связать жизнь, отказалась становиться вечно ждущей женой моряка. Так семьей Пристенсена-младшего стала команда проверенных людей, с которыми он выходил на дела. Они неизменно возвращались с богатой добычей, грабя торговые суда и приморские городки. И настала очередь Петера являться в Библиотеку после каждой пиратской вылазки. Ему совсем не нравилось делиться добычей со стариками, но и стоять на помосте у виселицы и, что хуже, видеть при этом материнские глаза, полные слез, Петеру понравилось бы еще меньше.

Из всех сундуков в их доме отец больше всего заботился об одном-единственном. Он не был набит золотом или самоцветами. В сундуке одиноко лежал небольшой футляр темного дерева, и Брент никому не позволял даже сдувать с него пыль.

Мать не дождалась Петера из одного из самых долгих его плаваний. Чахотка испепелила пожилую женщину всего за несколько месяцев, и как ни гнал Петер шхуну, как ни раздувались по ветру багряные паруса, застать мать живой у него не вышло.

Теперь Петера ничто не тянуло к берегу. Отец старел, становился брюзжащим, занудным, даже невыносимым. Пристенсен не признавался себе, но в душе почти не испытывал теплых чувств к нему. Плавания его стали дольше, ограбления жестче, добыча богаче. Магистрат по-прежнему покрывал деятельность пиратов, называя их путешественниками, торговцами, как угодно, лишь бы скрыть их низкий промысел. Но взамен они брали все больше, запросы Магистров росли, и Пристенсену с командой стало хватать лишь на собственные повседневные нужды и обслуживание шхуны.

Петеру в последние годы стало казаться, что жизнь больше ничем не способна его удивить. Он столько повидал в плаваниях, столько раз был в опасной близости от гибели, столько терял и обретал, что все дни сливались в сплошное пестрое покрывало, которые так любила шить из лоскутков его мать, когда была жива.

Но тот день он запомнит надолго. Если не на всю жизнь.

Петер только вернулся из не очень удачного плавания. Всего-то добыли мешок шафрана да пару мешков кукурузы. Негусто для всей команды. Отец, совсем одряхлевший, сидел в любимом кресле перед камином и с тревогой смотрел в окно. На небе бурчала туча, и Петер запер ставни, ожидая грозу. Отец бормотал что-то неразборчивое, какой-то бред о чьем-то возвращении. Петер лишь прикрикнул на старика и отправился на кухню.

Но туча разразилась далеко не обычной грозой. Гремело так, будто все морские черти собрались на шабаш, готовые обрушить на Авенум вековые проклятия. Ветер просачивался в самые узкие щели, заставляя огонь в лампах нервно плясать, бросая на стены дрожащие тени. Отец заметался по дому, что-то непрестанно повторяя, и Петер подумал, что это очередная старческая причуда. Но Брент дрожащими от волнения пальцами открыл свой заветный ларец, пошарил внутри и принялся совать в руки сына тот самый деревянный футляр, который так оберегал всю жизнь.

А потом небо над городом сотряс мощнейший раскат грома, ветер все-таки сорвал деревянные ставни с петель, а старик вдруг превратился в поморника, расправил серые крылья и со скрежещущим криком вылетел в окно.