Ей вспомнилась команда, в которой танцевал Ефим. Все они были одной дружной семьей, основой которой была любовь и поддержка. Это чувствовалось — в каждом слове, каждом жесте. Даже шутки были переполнены заботой, а каждый раз, когда Ефим рассказывал какую-то историю, связанную с его друзьями — он улыбался так мягко и нежно, что смотреть на него в эти моменты было почти больно. Потому что у Елены не было таких историй. Она могла лишь рассказать о том, как её сбагрили малознакомому мужчине, а после отняли единственного друга.

— Лена, — отвлек девушку из размышлений слегка раздраженный голос.

Взглянув на мать, Волкова заметила, что та смотрит на дочь с нескрываемым недовольством. Как же — посмела не слушать, рискнула подумать о чем-то своем. Любое проявление воли подавлялось на корню, и Софье Петровне явно не понравилось, что какие-то остатки гордости у её дочери всё же сохранились.

И, то ли желая пошатнуть непоколебимое спокойствие матери, то ли просто из вредности, Елена, поставив чашку на столик, сказала ровным и лишенным всяческих эмоций голосом:

— Я хочу уйти от Кости.

Опасные слова — особенно если мать всё же прислал её супруг, но Лене вдруг стало как-то всё равно. Она устала от этой имитации жизни, от того, что все считают её безвольной куклой, послушной и глупой. И если своими словами она сама выроет себе могилу — пусть. Зато напоследок она покажет, что на самом деле она — не марионетка. И над ней нет нитей.

Однако, вопреки ожиданиям, Софья Петровна не вскочила на ноги, причитая о том, что её дочь выжила из ума. Нет, она всего лишь тонко улыбнулась и спросила будничным тоном:

— К своему художнику, надо полагать? Или он танцор? Я так и не смогла понять.

— Что…? — выдохнула Лена, мигом теряя всё самообладание и глядя на мать с нескрываемым ужасом.

Усмехнувшись, женщина откинулась на спинку кресла, продолжая, как ни в чем не бывало, пить свой кофе. Отставив в сторону уже пустую чашку, она спросила:

— Неужели ты думала, что твои похождения останутся для меня секретом? Я — твоя мать, и знать всё о тебе — моя прямая обязанность.

— Но…Костя… — пробормотала Лена, пытаясь собраться с мыслями.

— О, он ни о чем не догадывается, — успокоила Софья Петровна дочь, — Твой муж, конечно, пытается контролировать твои жизнь и перемещения, но ему далеко до меня. Даже твой отец ничего не знает. Это — дела девочек, моя дорогая.

Лена смотрела на мать так, словно видела впервые. Нет, она всегда догадывалась, что настоящим главой семьи была именно она — отец часто позволял себе мягкость в общении, и был куда более сердечным человеком, чем его жена. Это на людях всё менялось, и Софья Петровна играла роль кроткой жены, которая подчиняется супругу и чуть ли не заглядывает ему в рот. На деле же всё обстояло с точностью до наоборот — женщина руководила мужем, дочерью, зятем и даже бизнесом, управляя по-настоящему железной рукой. Даже решение о свадьбе дочери — решающее слово оставалось за Софьей Петровной.

Той, которая посмотрела на дочь с легким снисхождением, прежде чем сказать:

— Ну вот и куда ты пойдешь? Кто тебя отпустит?

— Мне не нужно ничьё разрешение, — покачала головой Лена, — Я — взрослый человек.

— Взрослые люди не ведут себя так опрометчиво и глупо, — хмыкнула Софья Петровна, — Выпрыгивать на свидания из окна фитнес-центра. Смешно, да и только. Так же, как и твои побеги из дома в студенческие годы. Да — я и об этом знала, — кивнула женщина в ответ на немой вопрос дочери, — Но позволяла тебе это, потому что тогда на тебе не лежало никакой ответственности. Теперь же — она на тебе лежит.

— Мне всё равно, — упрямо покачала головой Волкова, — Костя меня не любит.

— Ну и что? — пожала плечами Софья Петровна, — Твой муж — выгодная партия. Для всех нас. Его бизнес, плюс компания твоего отца — это прекрасная инвестиция в ваше будущее. Ты хоть представляешь, какой капитал вы передадите своему ребенку?

Слова матери обожгли Лену, словно она плюнула в неё огнем. Внутренне съежившись от тупой боли, которая приходила, стоило кому-то поднять тему детей, но внешне оставаясь совершенно спокойной, девушка покачала головой:

— Не будет у нас никакого ребенка.

— Не ставь на себе крест, — отозвалась Кошелева, и впервые в её тоне прорезалось что-то, напоминающее сочувствие, — Рано или поздно попытка увенчается успехом. Думай о своей браке, как о вложении в будущее своего сына. Ну, или дочери.

— Зачем? — усмехнулась Лена, даже не пытаясь скрыть горечь, звучавшую в голосе, — Чтобы потом продать своё дитя, так же, как поступила ты?

Софья Петровна поморщилась:

— Какие громкие слова. Продать! И это твоя благодарность за безбедное будущее? Ты живешь чуть ли не у Христа за пазухой — и еще смеешь жаловаться? Неблагодарная.

— Я несчастна здесь. Я не люблю его.

— Ты думаешь, я любила твоего отца? — фыркнула всегда спокойная и даже чопорная женщина, — Да я ненавидела его! Мечтала, чтобы он умер до нашей свадьбы, и тогда мне не пришлось бы ни дня ходить с его фамилией. Он казался мне слабохарактерным, бесхребетным существом, и я презирала его каждую минуту, что нам приходилось проводить в одном помещении. Но этого хотела моя семья — и я подчинилась. И только спустя несколько лет — нет, я не полюбила его. Но ко мне пришло такое чувство, как уважение. И оно гораздо важнее всей этой амурной чуши. Потому что, девочка моя, любовь проходит, а уважение и статус — остаются.

Лена смотрела на свою мать, и не могла поверить, что они действительно обсуждают это. Спустя четыре года после заключения брака, девушка не просто решет подать голос, но и начинает отстаивать свои позиции. Несколько поздновато, но, видимо, Волковой не доставало смелости. Либо просто раньше не было человека, который бы стоил того, чтобы бороться. Теперь же — она чувствовала это — такой человек у неё был.

Покачав головой, Елена, глядя на мать так, словно видела её впервые, сказала:

— Не могу поверить, что ты так поступила со мной. Помня о том, на что тебя обрекли бабушка с дедушкой — как ты смогла также обойтись со мной? Просто продать, как очень дорогую, элитную куклу.

Ни во взгляде, ни в голосе Кошевой не было ни грамма сожаления, когда она отвечала. Лишь легкое недоумение — как можно не понимать элементарных вещей?

— Потому что, я поняла, что мои родители были правы. Они желали мне лучшей жизни. И я желаю того же тебе. Что этот художник сможет дать тебе? Ни денег, ни влияния, ни власти! Ничего!

— Он сможет дать мне счастье! — выкрикнула девушка, вскакивая на ноги, — И только это мне и нужно! Костя относится ко мне, как к комнатной собаке, или к части декора, и я даже не знаю, что хуже!

Ни один мускул не дрогнул на лице женщины, когда та подняла взгляд на дочь.

— Всё потому, что ты сама себя так поставила. Была бы умнее — давно бы уже научилась манипулировать собственным мужем.