— Александр…

— Да? — Он наклонился над ней, улыбаясь.

— Александр, я люблю тебя.

Улыбка его сменилась на миг растерянностью, которую Таис сейчас умела понимать правильно, потом опять появилась, конечно, ее следовало ожидать, как и шутливый ответ: «Повезло же мне». Они рассматривали друг друга лучистыми, светящимися счастьем и любовью глазами. Как хорошо делиться своей радостью, обмениваться любовью, отдавать свою нежность, которой ты переполнен. Так цветок дарит свой аромат — радостно и просто. Ни за что. От избытка. Не ожидая ничего взамен. Любовь — как аромат цветка. Аромат любви… Запах счастья. Запах Александра.

— Так ли легко тебе и хорошо, как мне, любимый?

— Да, я весь легкий, как будто прозрачный, без желаний и забот[21].

— …без желаний и забот?

— Все мои желания сбылись и сбываются каждую минуту, и ничего меня не заботит, мне хорошо, как мне бывает хорошо только с тобой.

— Ты такой легкий, будто способен взлететь?

— Я уж лечу давно, — улыбнулся Александр.

— И прозрачный?

— Потому что мне нечего скрывать, я чист, открыт для тебя.

— Я всегда знала, что ты чист и высок.

Таис вспомнила их с Геро давний разговор об этом, и ее голос прозвучал так важно, что Александр заинтересованно скосил глаза и рассмеялся: «Ты смешная». Это означало на его языке: «Я люблю тебя».

На рассвете его разбудили птицы. Он подошел к окну. Из сада веяло свежей прохладой, ароматами цветущего жасмина, небо быстро светлело, но заходящая оранжевая луна еще виднелась на небе — непривычного цвета и с непривычной стороны. Тишину и покой спящего мира нарушали только голоса птиц, и Александр один поприветствовал спящий мир улыбкой.

А это чудо из чудес еще полностью в объятиях Гипноса, спит, само олицетворение покоя. Александр подумал, что если младенцы связаны с матерью пуповиной, то он связан с ней корабельным канатом в руку толщиной, который не разрубит никакой топор и не порвет никакая буря. Он даже посмотрел при этом на свою руку, какой толщины канат он имеет в виду, и усмехнулся своей глупости. Потом озадаченно подумал о том, что надо больше сдерживаться в своих страстях и не замучить ее своею любовью. Желать ее все время — дело напряженное, но как ее не желать? Он пробовал переключиться на других женщин, но быстро понял, что это ведет к обратному результату. Как мог Гефестион сказать, что он к ней привыкнет? После полутора лет дурацкого воздержания, избегания, притворства он так настрадался, что не может наверстать упущенное. Некоторые умники говорят, что любовь длится в лучшем случае полгода, затем наступает проза жизни. — Это не про них. Другие утверждают, что любовь — болезнь, которая со временем только усугубляется. Нет, болезнью было мучить ее и себя. «О, боги, сделайте так, чтобы она простила мне это когда-нибудь».

Какое чудо, что судьба одарила его счастьем знать и любить ее и быть любимым ею! И она — чудо, неизвестно откуда взявшееся на этой земле. Кто она? Не зря и Менандр ломал себе голову над этим. Почему она совершенна, безупречна? Он лег к ней, и она в полусне стала целовать его. Как замечательно засыпать в любви и просыпаться в любви, заканчивать и начинать свой день любовью. Только бы боги не позавидовали и не разрушили их неземного счастья. За все ведь, говорят, надо платить, все требует своего трибута. Пусть нам покровительствует судьба!

— По-жа-луй-ста…

На закате следующего дня они сидели с избранными друзьями у моря на их излюбленном месте и наслаждались последними спокойными днями перед походом в неизвестность. Таис отказалась от еды, ушла от всех и сидела одна у самой кромки моря. Александр ревновал ее к морю. «О чем она думает?»

— Таис, уйди с солнца, — позвал он, но она только кивнула, не оборачиваясь. «Что я несу? Какое солнце?» — с досадой подумал Александр, взглянув на длинные тени на песке.

Геро победоносно рассмеялась, она обыграла всех мужчин в кости.

— Что-то тут нечисто, — возмутился Неарх, — шесть «Афродит» (лучший бросок) подряд! Что-то я не припомню, чтоб такое кому-то удавалось.

Геро только выразительно подняла бровь, не опускаясь до комментариев.

— Мне один раз выпало пять «собак». Это мой печальный рекорд, — признался Птолемей.

— Еще одна игра, моя красавица, другими астрагалами! — Неарх не мог успокоить задетое самолюбие.

Птолемей и Гефестион лениво обсуждали достоинства иранского потника по сравнению со спартанским. Сытый Кратер был доволен всем в жизни, кроме нагревшегося вина, о чем громко оповестил всех. Леонид не принимал участия в игре «все против Геро», лишь наблюдал за игровыми страстями. Он думал о том, что при Таис Александр становится другим со всеми, и отношение окружающих к нему тоже невольно меняется. Несмотря на дружелюбие и демократический тон Александра, между ним и его друзьями-гетайрами не было и не могло быть равенства даже вне службы. Царь для всех оставался царем-повелителем всегда, в том числе в непринужденной обстановке свободного времени. Но стоило появиться Таис, происходило маленькое чудо: барьеры в сознании разрушались, и всем хотелось быть просто друзьями, без оглядки на чины и положение, а Александр воспринимался — как бы это сказать? — как старший брат, самый важный, уважаемый, но не противостоящий остальным.

Александр же хотел видеть Таис близко и слышать ее голос. Он сам не замечал, как мало отличается от капризного ребенка, требующего любимую игрушку. Он опять позвал ее:

— Почему не слушаешься с первого раза? Солнце тебе не на пользу. И не ела ничего целый день. Смотри, какая худая стала, вместо живота — яма.

— Я всегда такая была, — буркнула подошедшая Таис без особой игривости.

— Неправда, раньше была ладная-справная (Александр иногда вставлял ради шутки македонские словечки в свою речь), пухляшка.

— Я — пухляшка? Ты меня с кем-то спутал.

— Я на других женщин не смотрю и ни с кем тебя не путаю.

— Когда это? Гефестион, я раньше была толще?

— Да, в Эфесе, — подтвердил Гефестион. Они разыгрывали ее на пару. — Круглее, конечно, не как беременная на сносях, но в теле, — прибавил Гефестион.

Вдруг Таис вмиг побледнела как полотно.

— Не злись, мы шутим, — сказал Александр. — Но слушайся меня с первого раза и не возражай, ты подаешь дурной пример моим орлам. — Он перешел на ироничный тон. — Вообрази, они перестанут меня слушать. Я — им, а они мне: «Да пошел ты…» А? Как тебе такая картина?

— Ну не так уж глупы твои орлы. Они же не самоубийцы, — ответила Таис рассеянно Птолемей озабоченно взглянул на нее.

— Значит, не так уж глупы, но глуповаты? — продолжал Александр.

— Это я тут единственная глупая, что связалась с вами, — оборвала она неожиданно для всех.