партию солдат, и лишившийся воинства сыщик вынужден был явиться в гостиной Сытина с повинной и новою мздою.

17

Расход такого сорта Каин возмещал столь же постоянным доходом от недоносительства. Когда весною по вскрытии рек на Москву из низовых поволжских городов являлись струги с хлебом и прочим товаром, то Ванька, отъехавши за несколько вёрст, останавливал их и пересматривал виды на жительство у бурлаков, в числе которых нахаживал множество беглых с воровскими паспортами. За своё о том одно лишь молчание он собирал с хозяев и безпаспортных бродяг налог подарками, и источник этот никогда не иссякал, как не переводились на Святой Руси переброжие люди.

Тем же путём спасались «от чиненья турбации» и приезжие из Малороссии маркитанты, коих Каин устращивал обычно на червонец и после уж не «турбанивал».

18

Однако всё-таки некоторые проделки доводили его до тычков; как-то он был даже дран хорошенько плетьми, но, выдав с голового сообщников, которые отправились прямиком «с вырезанием ноздрей» в Сибирь, опять-таки сам уцелел на прежнем основании. А в 1748 году он продал даже первого своего наставника в шильничестве беглого матроса Петра Камчатку. Тот подвизался теперь как мелкий коробейник и, будучи ненадолго в Москве, пошёл было к престольному празднику в Новоспасский монастырь. На Балчуге у моста попался Камчатке навстречу бывший ученик, взял запросто да и отвёл в Сыскной приказ. А там, после обычных допросов при пытке, его приговорили к порке кнутом и последующей ссылке в Оренбург «в вечную работу».

19

Каинское распутство наконец возмутило как будто саму судьбу: как воплощение царящего безобразия весной 1748 года по городу засквозили слухи о грядущих мятежах, явились подмётные письма с угрозами поджога и вскоре действительно начались повальные пожары. Сперва занялось у церкви Всех Святых на Кулишках и добрело аж до Андроньева монастыря — погибло четвертьста храмов, дюжина сотен домов, сто душ сгорели заживо, и вся улица Покровка по правую сторону была сметена пламенем подчистую. Но это был только зачин. Через две педели полыхнуло в Немецкой слободе и соседственном с нею селе Покровском: спалены были рынки, харчевни, мельницы, торговые лавки с талантами, три кабака, одиннадцать пивоварен... На следующий день новый пожар пожрал дома от Зачатейского монастыря до самой Москва-реки. А назавтра снова, от Красных ворот в Земляном городе двинулось ко Кремлю и уничтожило Покровскую улицу теперь уже всю. В этих гарях пропало общим числом пять тысяч человек и почти две тысячи зданий. Толпы бездомных и обнищавших выкатились на площади; оставшиеся в живых в панике выбирались из города со всем имуществом и ночевали в поле. В самом Петербурге из опасения расставили гвардейские караулы; в Москву ввели войско и прислали генерал-майора Фёдора Ушакова с особой комиссией по пожарам. Действовала она три месяца и цели своей в усмирении смятенья достигла; но другим, незаметным снаружи итогом её работы оказалось созревшее потихоньку падение Ваньки Каина.

20

Однако впрямую погубили его воистину женки, к которым вор-сыщик имел сугубую страсть. В доме солдатки Федосьи Савельевой он спозпакомился с пятнадцатилетнею Аграфеной, дочкой солдата Коломенского полка Фёдора Тарасова прозваньем Зевакина, подносил лакомства с вином, хотя до срока и не сумел добиться взаимности. Но в конце концов в январе 1749 года он свёл девицу с другою своей бывшей полюбовницею Авдотьей Степановой, которая лакомую Грушу всё-таки сманила, и она с Каином бежала.

Только солдат Зевакин отнюдь не собирался зевать: он подослал двух знакомых кумушек к Ванькиной жене, которая и проговорилась им, что-де как будто муж куда-то увёз солдатскую дочерь от Никитских ворот. Куда именно, подсказала работница: местом тем было село Павилино. И тогда Тарасов объявил в полиции о бегстве дочки, назвав похитителем Каина.

На беду его, о ту пору как раз прибыл на Москву из Петербурга сам генерал-полициймейстер Татищев. Он без дальних слов велел посадить Ваньку в погреб, кормить мало и никого к нему не допускать. Тут уже оказались безсильными все старые связи...

Каин с отчаянья попробовал самое первое ещё своё средство: крикнул СЛОВО И ДЕЛО! Будучи доставлен тотчас в контору Тайной канцелярии, он на допросе сознался, что «по первому пункту» нет за ним ничегошеньки, а закричал он со страха помереть в сыром погребу от изнурения. Согласно принятому в Тайной порядку определено тогда было «за ложное оказывание СЛОВА И ДЕЛА Каина бить нещадно плетьми и, по учинении наказанья, для следования и решения в показанных на него из Полициймейстерской канцелярии воровствах отослать опять туда же».

21

По возвращении в полицию он попал вновь под строжайший караул. Но теперь Ванька нашёл-таки выход гораздо хитрей, заявив нежданно, что «о всём покажет самую истину». К допросу приступили в тот же день, — а окончания его ждать привелось долгие годы. Каин стал рассказывать бывшее и небывшее, даже такое, чему, кроме него самого, заведомо не было более свидетелей, очернив поголовно всех чиновников Сыскного приказа, да ещё множество из полиции, Сенатской конторы и Раскольничьей комиссии. Ежедневно Каин каялся — недаром глагол сей, по преданию, ведёт свой корень именно от Каинова имени, но только того, первого Адамова сына, — и ежеден по его сказкам брали под замок и влекли в тюрьму новых и новых оговоренных и заподозренных. Татищеву пришлось в итоге подать императрице донесение, что по множеству поименованных Каином вин «в настоящих полицейских делах учинилась остановка» и, чтобы полиция могла заниматься ещё чем-то помимо Ванькиной персоны, решено было учредить по ней нарочитую комиссию.

Но и когда следствие отошло целиком к ней, служащие приказов принуждены были ходить к лукавому колоднику на поклон да просить у него свидетельства, что он за ними лично «никаких подозрениев не имеет — дабы им, не будучи при делах, не помереть с домашними гладом». Состав самой комиссии неоднократно менялся, к началу 1752 года шёл уже третичный розыск, и посаженных за решётку приходилось за недостатком узилищ отпускать на поруки. А в добавление к невероятному числу дел одновременно столь же сложную сеть принуждена была расплетать и другая особ-комиссия — об Андреюшке и хлыстах.

И вот, только теперь, в январе 1756-го Юстиц-коллегия подтвердила приговор о колесовании, а в феврале вышел и окончательный указ Сената, о котором Лёвшин уже знал, а Каин по всей вероятности — нет...

22

Впрочем, Лёвшин существенно недооценил Ванькину сметливость. Погрузясь теперь в довольные размышления