— Слушайте, — сказала Сидни. — Вы будете моей куклой, если сумеете сегодня меня обойти.

— В самом деле? — У Макмануса возникла другая идея: — Если вы выиграете, то не упаду ли я, бездыханный, на дороге, стараясь вас обойти? — Он помолчал. — Если вы увидите меня бездыханным на асфальте… — Сидни поняла, куда он клонит, и невольно улыбнулась. — Вы меня реанимируете? Но только с искусственным дыханием, идет?

Она рассмеялась:

— Вы невыносимы.

В этот момент ожили громкоговорители.

— Участников забега просят занять места на старте.

— Удачи! — сказала Сидни, когда они подошли к полотнищу с надписью «Старт».

— Спасибо!

— Впрочем, я, наверное, пожелаю вам умеренной удачи.

Макманус рассмеялся.

Начался подъем, и Тина Риджуэй нажала педаль газа семейного мини-вэна. Одетый в спортивный пиджак и рубашку с галстуком, Марк, кипя от злости, сидел на пассажирском месте. Нарядно одетые девочки и Эшли расположились на заднем сиденье. Тина всегда думала о них так: девочки и Эшли, — словно детский церебральный паралич выделил Эшли в особую категорию людей.

— Неужели поездка в церковь обязательно должна быть катастрофой? — спросил Марк.

— Я не могла оставить дом в таком беспорядке.

— Ты не могла прийти домой вовремя?

— Марк, это же не или — или. Господи, у меня же трое детей!

— Прекрасный воскресный разговор.

— Не будь занудным ослом.

— Мама! Папа! — крикнула с заднего сиденья Мэдисон.

— Я очень рада, что ты смог читать газету, видя, что творится в доме.

Маккензи расплакалась. Марк обернулся и погладил дочь по щеке.

Тина, молча покачав головой, свернула на дорожку, ведущую к церкви, въехала на парковку и резко остановила машину.

Марк выскочил из автомобиля и открыл заднюю дверь, а Тина достала из багажника кресло Эшли. Мэдисон и Маккензи, взявшись за руки и не дожидаясь остальных, направились к кирпичному зданию церкви. Марк усадил Эшли в кресло и застегнул ремни. Потом, стиснув зубы, запел: «Мне радостно на сердце. Где? На сердце». Уловив знакомую мелодию, Эшли радостно забарабанила по столику кресла. — Иногда ты становишься редкостным болваном, — бесстрастно произнесла Тина и, не оглядываясь, пошла догонять Мэдисон и Маккензи. Если бы она не была так зла, то и сама бы расплакалась — впервые за много лет.

Тай сидел у кромки бассейна отеля «Делано» и читал триллер в бумажной обложке. Рядом с шезлонгом стоял наполовину опустошенный флакон с солнцезащитным кремом. Чтиво было занимательным. Судьба свободного мира зависит от грубого одиночки, изгнанного из школы ЦРУ за неподчинение командиру. Почему-то любимыми героями триллеров, грудами лежащих на прилавках киосков в аэропортах, всегда бывают аутсайдеры. Солнце Майами и соленый морской воздух погрузили Тая в блаженное сонное состояние.

Он оторвал взгляд от книги и с удовольствием посмотрел на волнообразную линию кромки бассейна, на строгий геометрический орнамент черепичной крыши, на сверкающие блики, плясавшие по поверхности воды. «Делано» славился своим причудливым, изысканным стилем, круглым зданием бассейна с глубокими амбразурами окон. Старомодный стиль действовал умиротворяюще. Бассейн был окружен шезлонгами и лежаками, составленными как костяшки домино. Молодые парочки, уткнувшись лицами в шезлонги и обнявшись, загорали у самой воды. Другие, приподнявшись, читали или пили особого сорта мохито, которое разносили смуглые официанты в белых брюках и белых гуайаверах. Парочки постарше сидели за столами под зонтиками, на площадке вокруг кухни, выстланной сине-зеленым линолеумом пятидесятых годов.

Некоторые женщины были без лифчиков, и Тай не мог надивиться тому, что попал в такое чуждое и экзотическое место, не покидая Соединенных Штатов. Вид почти голых женщин и обнявшихся парочек вызвал у Тая томление. Захотелось, чтобы рядом сейчас была женщина — стройная, гладкая и доступная. Он подумал о Тине. Конечно, она замужем, но он всегда чувствовал тягу к этой женщине. Нельзя, конечно, отрицать, что эта потрясающая брюнетка была ослепительно красива, несмотря на возраст. Тай представил себе, как они с Тиной, искупавшись в бассейне, идут в номер, принимают душ и ложатся в постель в маленькой, скромно обставленной комнате.

Эта фантазия недолго занимала ум. Вскоре его захлестнула волна блаженной истомы. Солнце южной Флориды сглаживало нервное возбуждение. Тай разложил шезлонг, положил книгу на край бассейна и прикрыл глаза под стеклами солнцезащитных очков. Мысли блуждали. Почему-то он вдруг вспомнил Монику Тран. Она как-то странно выглядела, когда он встретил ее с бабушкой. Розовые щеки, округлившееся лицо… «Она не беременна?» — успел подумать Тай, прежде чем сон окончательно сморил его.

Доктор Сэнфорд Вильямс и Моника Тран стояли рядышком в просторном зале суда. На Сэнфорде был костюм, на Монике — шелковое вечернее платье, хотя было всего лишь одиннадцать утра. В зале было пусто, если не считать судьи и двух свидетелей.

Конечно, ни Монике, ни Сэнфорду не было нужды так наряжаться. Для заключения брака в суде не требовалось одеваться как на праздник, но они оба хотели, чтобы это было похоже на торжество.

— Я не хочу выглядеть как соблазненная курочка в футболке и с татуировкой, притащившая дружка в суд, — заявила Моника пару недель назад.

— Татуировка у тебя и так есть, — поддразнив невесту, сказал Сэнфорд, и это была правда. У Моники на плече была вытатуирована маленькая Лягушка Мира. Они с лучшей подругой сделали эти татуировки после окончания школы. В то время Лягушка Мира была воплощением того, чем были озабочены все.

Сэнфорд одернул пиджак темно-синего костюма и взял в свою ладонь маленькую руку Моники. Костюм этот он надевал последний раз на выпускной вечер по случаю окончания медицинского факультета и был очень рад тому, что костюм и сейчас оказался ему впору… ну, почти впору. Поступив в резидентуру, у Сэнфорда не хватало времени на здоровую пищу, и чаще всего он покупал сладкие пирожки в автоматах. Он ел все, потому что не знал, когда удастся поесть в следующий раз, поэтому за сладкими пирожками в дело шли песочные печенья — если они были в том же автомате. Он глотал выпечку, а желудок потом сам с ней разбирался. По иронии судьбы в буфетах и столовой больницы Челси продавалась жирная и соленая пища, которую ели и врачи, и их страдавшие стенокардией и гипертонией пациенты. То, что штаны оказались не очень тесными, можно было считать просто даром судьбы.

Широкое платье Моники цвета баклажана туго обтягивало живот. Теперь, на четвертом месяце, живот был виден в любой одежде, кроме свободного операционного костюма.

Сэнфорд, выросший в баптистской семье, был смущен добрачной беременностью невесты, несмотря на то что в здании суда было пусто. Присутствовали только Мэрилин — двоюродная сестра Моники, свидетельница, вызвавшаяся быть одновременно фотографом, и второй свидетель — друг Сэнфорда доктор Картер Лоутон.