Это новое в ее жизни каким-то непостижимым образом еще больше оттенило ее яркую красоту. Теперь красота Тины стала действовать на окружающих, мужчин и женщин, еще сильнее, чем раньше, тем сильнее, чем больше охватывало ее ощущение спокойного внутреннего счастья. Она не искала восхищения, но в убогой обстановке бесплатной клиники она, в безупречном белом халате и туфлях на высоком каблуке, выглядела скорее как актриса, снимающаяся в роли врача, нежели как настоящий врач, рассматривающий горло ребенка с сильным слизистым кашлем.

— Скажи «а-а», — протяжно произнесла Тина и в этот момент услышала громкие голоса из холла. У ребенка, несомненно, была инфекция Коксаки, поражение опасным энтеровирусом. «Тип А, поражение кожи и слизистых», — подумала Тина, увидев на слизистой щек малыша кровавые пузырьки.

— Покажи мне ладошки, — сказала она девочке, нежно взяла ее за запястья и повернула ручки ладонями вверх.

— Я могу вам чем-то помочь? — услышала она голос Дешона.

— Мне надо к врачу.

— Садитесь.

— Я же сказал, что мне надо к врачу.

Тина прекратила осмотр и прислушалась.

— Сэр, сядьте, пожалуйста, — повторил Дешон. — Врач принимает больных по очереди. Сейчас она освободится и примет вас.

— Она? Что это за сука? Эта сука врач?

— Сэр, будьте любезны сесть.

Клиника была крошечной, и Тина, ее маленькая пациентка и ее мать слышали каждое слово. «Склонность к враждебной атрибуции, — подумала Тина, — склонность считать, что все люди настроены против тебя. Типичная паранойя». Она посмотрела на застывшую с открытым ртом маленькую пациентку, перехватила испуганный взгляд матери, покраснела и встала.

— Одну минуту.

Выйдя из кабинета, она увидела в холле мужчину лет тридцати пяти, который, скрестив на груди руки, злобно смотрел на Дешона. Было видно, что расческа не касалась его коротко подстриженных каштановых волос. Он был одет в поношенную армейскую куртку, из-под горловины линялой белой футболки виднелась часть какой-то замысловатой татуировки.

— Сэр, вы не могли бы придержать язык?

— Придержать язык? — передразнил человек Тину.

— Да, я уже большая девочка, и меня едва ли смутят ваши выражения. Но здесь дети.

— Большая девочка. — Человек смерил Тину оценивающим взглядом. Сейчас он был похож на голодающего, вдруг увидевшего аппетитный стейк. — Ты и в самом деле большая девочка, да? Ясно, что тебя это не смутит.

Дешон встал.

— Сэр, я попрошу вас покинуть помещение.

Теперь мужчина уставился на Дешона. Он был намного меньше ростом, но крепок и жилист. К тому же было заметно, что он не против подраться, даже рискуя пропустить пару ударов. Шон работал вышибалой в местном клубе и обычно справлялся с этими обязанностями и в клинике.

Тина шагнула вперед и протянула руку.

— Доктор Риджуэй, — представилась она, чем повергла типа в куртке в полную растерянность.

— Кей-Си, — против воли процедил он и пожал протянутую руку.

— Кей-Си, мы примем вас, как только я освобожусь.

— Забудь, я пошел. — Парень сделал шаг к двери. — Я вернусь, когда здесь не будет твоего дружка.

— Кей-Си, Дешон здесь работает.

— А у тебя есть дружок? Бьюсь об заклад, что он тебе нужен. — Он снова смерил Тину взглядом: — Могу тебя осчастливить.

— Мистер Кей-Си, я врач. Если вам будет нужна бесплатная медицинская помощь, можете вернуться.

— Я вернусь, будь уверена. С этими словами он открыл дверь и вышел.

Тай поджарил тофу с черникой, красным перцем, ананасом и имбирем, выключил плиту и посмотрел в окно своего пентхауса. Дождь лил как из ведра, вода струйками скатывалась по стеклам, смазывая контуры светящихся окон в доме напротив. Он любил одиночество. Отчасти по этой причине все его связи с женщинами длились не больше двух месяцев. Не важно, какой красивой и умной была его новая подруга, рано или поздно — чаще рано — она начинала вызывать у него ощущение удушья. Он убегал в больницу, искал спасения в работе, пока женщина вынашивала планы, как отучить его от застарелых холостяцких привычек.

Тай добавил в блюдо немного соевого соуса, выложил все в мелкую миску и сел за стоявший у окна стол из стекла и стали. Он ел палочками — считал, что так здоровее, ибо палочками он не мог есть быстро, — глядя в окно и не чувствуя обычного умиротворения, какое испытывал во время таких ужинов в одиночестве. Многие включают телевизор, оставаясь одни, чтобы создать иллюзию компании. Тай не нуждался в обществе. Он любил тишину и получал от нее почти физическое удовольствие.

Сегодня все было не так. Тай был на грани срыва. Последние четыре дня он пытался взять себя в руки и обдумать положение, в котором оказался. Но чем больше он старался привести мысли в порядок, тем сильнее его охватывало беспокойство, тем хуже становилось на душе. Он прошелся по комнате, нашел пульт и включил телевизор. Переключив несколько каналов, остановил выбор на трансляции баскетбольного матча. Но играли две слабые команды, к тому же шла третья двадцатиминутка, и ребята явно приберегали силы для решающего тайма. Он задумался о профессиях, на которых можно было не выкладываться, и от этого никто не умирал. Большинство профессий именно таковы.

Он встал из-за стола, слегка прошелся по комнате и выключил телевизор. Ощущение покоя не вернулось, когда исчез навязчивый голос спортивного комментатора, но зато Тай вдруг понял, что с ним происходит и почему он находится на грани срыва. На самом деле он был сейчас не один. Теперь его всюду сопровождал беспощадный обвинитель — внутренний голос, который говорил, что он некомпетентен, что он всю жизнь обманывал себя и других. Он никто, он — самозванец. Следствием этого жестокого самообвинения стало сомнение. Тая мучила неуверенность и неопределенность. Как все это могло случиться после того, как он достиг вершин в своей профессии? Это казалось абсурдом, но как ни пытался Тай вытравить сомнение смехом, работой до седьмого пота и терпением, оно оставалось. Он начал читать книги по психологии и узнал, что человек, подсознательно стремящийся не совершать ошибок, делает их еще больше. Но как избавиться от подсознательных мыслей? Это все равно что приказать себе не думать о розовых слонах. Это было похоже на отрицательную обратную связь. Чем сильнее он старался избавиться от сомнения, тем сильнее оно становилось, тем больше места занимало в его мыслях.

Была и еще одна причина. Прошло пятнадцать дней с тех пор, как он спасовал на трансназальной эндоскопической операции. С тех пор он не сделал ни одной операции. Он прилежно посещал обходы и шестичасовые конференции по понедельникам, но операционную обходил стороной, испытывая перед операциями непреодолимый страх, страх, какого не испытывал никогда в жизни. Больше двух недель. Таких долгих перерывов у него не было ни разу со времени окончания учебы. Резиденты хватались за любую возможность оперировать, а Тайлер Вильсон болтался по городу и не оперировал, поддавшись своей трусости. Он ненавидел это чувство. Он пошел в медицину и в хирургию не для того, чтобы увиливать от жестких решений. Совсем наоборот.