Может быть, в разработке концепции владетельного титула Ивана III принимали участие греки из окружения Софьи Палеолог, знакомые с европейскими традициями титулования правителей. Московские дьяки и их греческие подчиненные стремились сделать всё для того, чтобы великий князь «блестяще выступил» на международной арене.

В этом смысле показателен образ «ездца-змееборца» (всадника, попирающего змея), который был распространен в русской политической символике того времени. Примечательно изображение «ездца» на знаменитой великокняжеской красновосковой «вислой» (прикрепленной нитями к бумаге) печати, скреплявшей договор от июля 1497 года Ивана III с племянниками Федором и Иваном, детьми Бориса Волоцкого. Подобные печати скрепляли и некоторые международные договоры.

Долгое время интерпретация изображения всадника была однозначной: его определяли как Георгия Победоносца. Однако современные исследователи пришли к выводу о том, что со святым Георгием всадник, изображавшийся на русских печатях и монетах, начал отождествляться идеологами российской политики гораздо позже. Во времена Софьи Палеолог ездец-змееборец, по мнению большинства ученых, представлял собой символический образ самого Ивана III.

Изображение всадника на печати 1497 года не отличается ни хорошим качеством (оригинал печати поврежден), ни абсолютной ясностью. В науке не один год велись споры о том, в каком головном уборе изображен всадник и защищает ли его лицо доспех. В итоге признано, что ни то ни другое определить невозможно. В любом случае очевидно, что образ всадника должен был — по расчету Ивана III и его советников — внушить правителям Европы важную мысль о непобедимости Русского государства и о том, что воинственный правитель Руси одерживает крупные военные победы на Западе и Востоке.

Европейская политическая мысль того времени воспевала удачливых в военных предприятиях суверенов. Никколо Макиавелли заметил, что «ничто не может внушить к государю такого почтения, как военные предприятия и необычайные поступки». И хотя греки не имели, по-видимому, отношения к разработке образа «ездца-змееборца», они принимали участие в осуществлении контактов Запада с Россией, а значит, и в распространении идей, которые «ездец» олицетворял.

В этих представлениях об успешности Ивана III на военном поприще было мало фальши. Московский правитель действительно регулярно одерживал победы и стремился рассказать о них не только посредством символики. Посольство в Венецию и Милан 1487–1488 годов, которым руководили греки Дмитрий и Мануил Ралевы, имело главной целью сообщить всей Европе о победе, только что одержанной великокняжеским войском под Казанью в 1487 году. Как показали дальнейшие события, эта победа была временным, но важным внешнеполитическим успехом великого князя, «результатом долгой военной и дипломатической борьбы». Оперативность, с которой Иван III отправил своих представителей в Венецию, имеет свое объяснение. «Победа русских над Казанью в 1487 году продемонстрировала всему миру, и в первую очередь итальянским… государствам и главе католического мира — папе, что в лице России выросла значительная сила…» Известие о приеме Дмитрия и Мануила Ралевых в Венеции, содержащееся в «Анналах» Доменико Малипьеро, не оставляет сомнений в том, что в Светлейшей республике новости из России были истолкованы однозначно: Россия «способна помериться оружием с мощными восточными государствами». Впрочем, «способна» — еще не значит «желает», и здесь надежды греков сильно расходились с намерениями Ивана III. В сношениях с султаном великий князь избрал нейтрально-благожелательный тон.

Несмотря на нежелание Ивана III воевать с османами, очевидно, что внешняя политика великого князя была направлена и на Запад, и на Восток. Заманчиво предположить, что именно эту идею выражал знаменитый двуглавый орел, изображенный на оборотной стороне великокняжеской печати 1497 года. Вглядимся же более внимательно в этот привычный каждому россиянину образ.

Двуглавый орел занимает особое место среди символов Русского государства, появившихся в эпоху Ивана III. Эта хищная птица ассоциируется и с притязаниями могущественной Российской империи, и с чудесными животными из средневековых бестиариев. Двуглавый орел еще на Древнем Востоке символизировал посредника между двумя мирами — миром богов и миром людей.

Тайна русского двуглавого орла представляет настоящую головоломку для исследователей. Изучение этого символа власти началось в XVIII столетии. Первые российские историки сделали «очевидный» вывод о том, что этот герб, так полюбившийся Ивану III, привезла в Москву Софья Палеолог. Н. М. Карамзин утверждал, что двуглавый орел был гербом павшей Византии. Однако сегодня, кажется, все специалисты сошлись во мнении, что такое объяснение сколь просто, столь и неверно.

Впервые сомнения в состоятельности теории о «византийском» происхождении герба были высказаны на рубеже XIX–XX веков. Выдающийся знаток российских древностей Н. П. Лихачев заметил, что сходный герб с двуглавым орлом был и у императоров Священной Римской империи. Налаженные связи Московской Руси времен Ивана III с этим государством допускали возможность разнообразных заимствований. Эти наблюдения были развиты многими специалистами. В 1990-е годы исследования о двуглавом орле стали настоящим «трендом» отечественной геральдики: в 1997 году отмечалось 500-летие самого древнего (как тогда считалось) оттиска печати с двуглавым орлом — печати 1497 года.

Исследователи вглядывались и в ее «младших сестер» — печати с двух жалованных грамот Ивана III 1504 года. В пылу споров о том, когда и кем была изготовлена матрица печати 1497 года, было высказано немало интересных и аргументированных предположений. Так, один ученый убедительно доказывал, что знаменитая печать была сделана специально для подписания важного для России договора со Священной Римской империей 1490 года, и называл даже имя мастера: Христофор из Рима. Другой исследователь не менее убедительно говорил, что печать изготовил ломбардский мастер.

Однако недавно эти гипотезы были поставлены под сомнение венгерской исследовательницей Магдолной Агоштон. Она показала несостоятельность сопоставления русского двуглавого орла конца XV века с орлом, изображаемым на печатях правителей Священной Римской империи: между двумя типами изображений имеются существенные отличия. К тому же на печатях Максимилиана, с которым Иван III заключал договор 1490 года, изображался не двуглавый орел, а одноглавый, что заставляет усомниться в заимствовании. (Двуглавый орел был только на печатях его отца Фридриха III.)

Взамен была предложена новая концепция, основанная на скрупулезном анализе и самой печати, и исторической обстановки, в которой рождалась главная эмблема Русского государства. В первую очередь было показано, что двуглавый орел не только не был гербом Византийской империи, но и не был гербом дома Палеологов. Двуглавые орлы вообще не были геральдическими эмблемами: традиционная культура Византийской империи не знала гербов и геральдики. В палеологовской Византии «двуглавые орлы помещались на одежде лиц, имевших низший ранг по отношению к императору». Например, «на миниатюрном портрете Мануила II Палеолога и его семьи помимо императора изображена его жена императрица Елена и дети: соправитель Иоанн (будущий император Иоанн VIII), имевший ранг деспота Федор и младший Андроник. Одежду двух последних украшают шитые золотом медальоны с ткаными двуглавыми орлами».