Из всей техники полк сохранил за собой только штабной «У‑2». Ему установили самодельную заднюю турель со ШКАСом. Стрелками летали свободные техники. Говорят, что даже как-то сумели отбиться от охотников, хотя, как мне кажется, просто «мессера» после первой очереди от удивления отвалили в сторону, а затем потеряли из виду самолётик, прижавшийся к земле. На этом «У‑2» в Куйбышев полетит начальник штаба. Он станет нашим «квартирьером». А стрелком будет мой оружейник – Толик, который уже успел прославиться не только как воздушный снайпер, но и как аккуратный писарь, которому можно доверять работу с документами. «Штабник» вылетит на рассвете и совершит беспосадочный перелёт по маршруту: Северный полюс… ладно, признаю, что загнул немного. На самом деле они долетят до Тушино, потом до Горького и оттуда направятся в Куйбышев. Может быть, и ещё будут промежуточные посадочные точки. Почему точно знаю про Горький? Так ведь Игорёк изо всех сил просился лететь. С тем прицелом, чтобы во время промежуточной остановки в Горьком хотя бы на два-три часа домой заглянуть. Но, видно, не судьба. В этом случае начштаба был непреклонен.

После ужина мы не спешили разойтись. Да и кому и куда теперь расходиться… Ковалёв, Белоголовцев, Олежка Тихонов, Юра Жихарь и ещё пара ребят из первой. Ну и ваш покорный слуга. Олег и майор Чернов – единственные, кто остался из старого лётного состава полка. Из довоенного, пожалуй, только командир и Чернов, из нашего набора осталось шестеро. А из ребят, которые к нам пару раз вливались тоненькой струйкой по два-три человека, не осталось никого. Полк потерял тридцать три человека. Точнее, поимённо, скажет начштаба. Кто-то отправился в госпиталь. Несколько парней волей божьей и стараниями Бородулина сумели вытащить с того света, но лётчиками они, скорее всего, уже не будут. Безвозвратно нас оставили восемнадцать пилотов. Может быть, больше… Но хочется верить, что чудеса иногда случаются и ребята, сбитые в последних боях, ещё вернутся. Поэтому погибшими их пока не числим.

Мы сидели и вспоминали, негромко переговаривались. Гришу Сотника я тоже к погибшим не причисляю. Наверняка он сумел дотянуть до «ленточки» и «дюжина» своей бронёй спасла нашего товарища. Тем более что до линии фронта тогда было недалеко.

Несмотря на то что это, по сути, уже был наш прощальный ужин, нарушать строгий запрет: «в столовой не курить» – никто не решился. Поэтому дымить и продолжать посиделки мы вышли наружу. На нашей «поляне» начали сгущаться сумерки. Стих ветер, натянувший мрачную низкую облачность. В полной тишине принялся накрапывать мелкий дождик. Расходиться уже давно пора – надо подготовиться к завтрашней отправке. Выезжаем в семь тридцать. Формально мы уже сняты с довольствия, но БАО по доброй памяти нам приготовит прощальный завтрак: сладкий чай, хлеб и «куриные фрукты». И всё? И всё – «чем богаты…», как говорится.

Но мы всё никак не можем закончить обсуждение наших дел. Почему так криво у нас выходит? Почему там, где надо ударить кулаком, мы тычем пальцем? Почему такой низкий эффект от работы полка? А он низкий, потому что наша «наземка» с февраля-марта топчется на одном месте и не может продвинуться вперёд. А ведь если посмотреть на карту, то сходящийся удар с двух выступов напрашивается сам по себе. И у фрицев в котёл угодят по меньшей мере десяток дивизий. Ну просто чудесно. Даже фронтами руководят Рокоссовский и Конев, которые в 44-45-м будут мастерски проводить такие операции, а тут чего-то застряли.

Думается, маловато пока силёнок. А то, что с трудом наскребли, расходуется не самым лучшим образом. Ох, как бы сейчас пригодились люди, техника и вооружение, сгинувшие в «котлах» сорок первого.

Общую работу нашего полка оценивать я не возьмусь. Но как мне кажется, и мы могли бы «отработать» лучше. Даже тем же составом и на тех же машинах.

Перво-наперво надо менять систему прикрытия. Разумность в действиях «мигарей» появилась только в середине июня и после того, как мы раз пять устраивали вечерне-ночные совместные посиделки-конференции, на которых вырабатывали общую тактику взаимодействий. Судачат, за неё командиру полка ястребков затем неслабо прилетело. Что-то типа выговора. Припаяли «пренебрежение предписанными действиями» и прочую чушмань. А потом и совсем идиотский приказ пришёл – использовать «МиГи» как истребители-бомбардировщики и подвешивать им пятидесятки. Вот точно, появись в нашем районе боевых действий какая-нибудь «кампфгруппа», от истребительного полка через неделю ничего бы не осталось. Интересно, тот штабной аналитик, который приказ разрабатывал, хотя бы знал, чем отличается «И‑16» от «МиГ‑3», а эти машины от «Яков»? Это ещё чего. Я по мемуарам помню, как «Илы» будут пытаться в качестве истребителей использовать. Умники, хвостом их по голове! Наше счастье, что на этом участке у немцев «мессеров» негусто было. Иначе бы мы «сточились» за пару недель.

Теперь второе. Кто же так ставит задачи? Это вопрос к дивизии. Лети туда – не знаю куда, штурмуй то – не знаю что. Более-менее прилично у нас получалось «отработать» по переднему краю. И пехота сигналами помогала, и станции наведения иногда срабатывали. Ну а всё, что было за «ленточкой», – сплошная импровизация. Даже состав мы подловили почти случайно – Храмов на интуиции решил повертеться над железнодорожными путями. «Наблюдается скопление танков…» Молодцы! Уже успели научиться сушить спагетти на ушах у командования. Скопление – это сколько? Три «пазика» или пять «ханомагов»?[58] Вы наблюдаете? А если пришло звено штурмовиков, то почему-то уже никто никого не наблюдает. Не, конечно, допускается, что михели не используют плетёную самодельную обувь в качестве столовых приборов (не лаптем щи хлебают) и своевременно убирают технику, а также не забывают о маскировке и зенитном прикрытии, но не до такой же степени. Самая страшная колонна, которую мы как-то растрепали, была из пяти «Штугов»[59]. Чешские «пазики» тоже встречались[60]. На этом ТВД, если правильно помню, «троек» и «четвёрок» у гансов негусто было[61].

Про налёт на станцию и на аэродром – это вообще отдельная песня. У меня появилось строгое убеждение, нас посылали по принципу – «воно тама богато их есть». Ни разведданных, ни проработки объектов атаки, ни простого ответа на вопрос «а сколько там зениток и каких». Не удивлюсь, если эффект от нашей работы, стоившей половины полка, стремится к нулю.

И заключительное. Такое снабжение запасными частями, топливом и прочим уже попахивает знаменитой 58-й статьёй. Нам эрэсы стали только с июня привозить. А использовать «Ил» в качестве лёгкого бомбардировщика – моветон. Наша загрузка – всего 400 кг. Для выносных бомб держалок пока нет. Во всяком случае, на машинах нашей серии. Пикировать «Ил» не может – на выходе из крутого пике крылья не выдержат массы бронекорпуса, бомбардировочного прицела не наблюдается – бросай «по сапогу». У кого же это я встречал в записках, что точность попадания была прямоугольником пятьдесят на сто? Как мы только сумели в пролёт моста попасть? Восемь штурмовиков, по четыре бомбы на каждом. То есть тридцать бомб ушло на глушение рыбы в речке. При том, что «Штука» укладывала свой боезапас в круг диаметром пять метров[62]. А заправка каждого нашего штурмовика по тридцать минут из-за чудной системы горловин? Получалось, при всём желании было трудно выполнить более двух вылетов в день: заправщики только и делали, что переливали топливо. А ведь его не всегда вовремя привозили. Могли вообще задержать, и полк оставался на сутки или двое без работы. А как нас ремонтировали… Нет, к «чёрным душам» – никаких вопросов. Но всё, что они творили, – это была самодеятельность «на коленке» и работа «на голом энтузиазме». Даже ПАРМы не блистали оснащением. А уж наши полковые мастерские комплектовались по принципу – что где стащите или найдёте, то всё ваше. Наш главный техник под конец занимался только одним – выбиванием инструментов и материалов.