— Ну, смотри, Люд, — казалось, он стал общаться с ней на равных, — там сценарий совершенно непредсказуемый, они будут развивать в тебе именно те качества, которые сейчас у тебя невостребованы. Я знаю, что кого-то отправляли раздавать бесплатные листовки в метро, супербарышень заставляли работать официантками, наиболее часто применяемая практика — это работа в отделении детской онкологии.

Людмила отшатнулась, прокручивая в уме свое, много лет назад установившееся отношение к проблеме потенциальной благотворительности и детской онкологии в частности. Ее взгляды были весьма резкими и прагматичными на этот счет.

— Не думаю, что мне это будет интересно.

— Люд, никто не знает, что тебе там предложат, но в любом случае тебе это даст так много, как… вот скажи, какой был самый важный момент в твоей осмысленной жизни, ну, если говорить в разрезе последних пятнадцати лет?

— Рождение детей, конечно.

— Вот, а теперь представь что-то такое же важное, только совсем из противоположной области. Такое, что, как материнство, перекроило бы твое мироощущение.

Она улыбнулась и пожала плечами, оставаясь сидеть ровно и глядя теперь на Вадика немного сверху вниз.

— Мне трудно такое представить. Ну, как бы там ни было, они мне прислали эсэмэску, номер, с которого отправляли, отключен, не пойму, зачем такая конспирация? Наверное, для внушительности и загадочности.

Вадик восторженно улыбался и кивал, не сводя с нее глаз.

— Да, они там такое любят. Ты следи за знаками.

— За чем следить? — она встала, с легкой улыбкой оглянувшись на него через плечо.

Вадик говорил очень серьезно.

— За знаками, там все построено на знаках, окружающих тебя, важно присматриваться к мелочам.

Она кивнула и, махнув рукой на прощание, вышла. Вадик распрямился в кресле, вытянув ноги и заложив руки за голову, проводил Людмилу улыбкой.

Припарковавшись на тротуаре у дома номер шестнадцать по Рогнединской улице, Людмила находилась не в лучшем настроении, было откровенно жаль пропущенный класс по пилатесу, куда она только-только записалась с еще одной сотрудницей, и вообще вся эта затея с дополнительными тренингами восторга не вызывала. В Пуща-Водице все было увлекательно, но не более. Использовались избитые приемы искусственного нагнетания позитивности, коучинг, игры Берна, упражнения на развитие тим-билдинга — по сути, ничего революционного. Куда интереснее было по вечерам болтать с Вадиком у него в номере. Трудно предположить, как что-то со стороны может настолько расшатать ее крепкое, миллионы раз просчитанное, гармоничное мировоззрение, чтобы сделаться переживанием, по интенсивности и overall impact не уступающим родам. Остановившись перед дверью в парадное с кодовым замком, Людмила вспомнила, что в эсэмэске было слово code и телефонный номер с иксами. На 18 заканчивался домашний номер ее матери.

Вот тут стало неприятно, почти мерзко. Потому что, конечно, найти номер ее матери не было бы сверхзадачей для организаторов тренинга, но, несмотря на все те эмоции, раскрепощения, слезы, являющиеся частью мероприятия, вторжение в личную, повседневную, глубоко семейную жизнь Людмила считала неприемлемым и возмутительным. У нее была подруга, связанная с контролирующими органами, и, нажимая на кодовом замке замененные иксами цифры из домашнего номера телефона своей матери, чувствуя, как дверь поддается, — Людмила думала, как натравит на этих дельцов ревизоров и как-то прилепит сюда еще и дело об использовании личных данных клиентов. В состоянии острого раздражения она поднялась по старинной прохладной лестнице на последний этаж. Пролеты были большие — дом довоенный, с высоченными потолками. Дверь квартиры № 6 ничем не отличалась от остальных дверей на широкой, местами уходящей в тень площадке с пыльным, заваленным листьями и мусором стеклянным фонарем над лестницей.

Дверь открыла совсем молоденькая особа в длинном черном шелковом платье. Точно как какая-то модель, которых берут на презентации в автосалоны, — чистая вся какая-то, без косметики, с почти детским лицом, ровными длинными каштановыми волосами, в черных лодочках на высоких каблуках — совершенно неуместная как для автосалона, так и для тренинга. Людмила решила, что тут, наверное, предполагается небольшой фуршет и что львиная доля прошедших в тур «прирожденных лидеров» приходится на представителей сильного пола. Еще ей подумалось, что светские рауты, «статусность» и вся эта тусовочная мишура ее никогда не трогали так, как, например, тех же коллег или даже самого Вадика.

— Позвольте, — сказала девушка, целясь помочь ей снять пальто.

Людмила смерила ее добрым взглядом циничной тетки — стало ясно, что помогать ей не надо.

В квартире была довольно странная обстановка: вопреки повальной моде максимально разгружать помещения, избавляясь от лишних стен, тут, напротив, все было в каких-то коридорах. Обои были странные: темно-бордовые в красную полоску, в псевдоанглийском стиле. С обеих сторон было где-то пять тяжелых лакированных дверей с бронзовыми ручками. Пройдя за девушкой в небольшой аппендикс, увенчанный массивным, возможно антикварным, комодом из цельного дерева и встроенным шкафом с дубовыми резными дверцами, Людмила повесила пальто, потом, заметив несколько пар дорогой мужской обуви и женские сапожки «Shy», покосилась на девушку.

— У нас принято разуваться, сейчас я дам вам одноразовые тапочки.

Людмила незаметно закатила глаза и усмехнулась.

Приглушенное освещение, красные стены, закрытые двери — это все невыносимо раздражало. В воздухе пахло приторными духами и сигарами, где-то играла музыка — легкая композиция для фортепиано со скрипкой.

— И еще по нашим правилам, пока вы не… словом, можно я завяжу вам глаза?

Людмила резко развернулась, нависнув над девушкой всей своей многочасовой усталостью после трудного рабочего дня, всем своим многолетним опытом в юриспруденции и на руководящей должности, где такие вот девочки у нее летали так, что перья сыпались, а противные недолюбленные тетки с хроническими болезнями, работники госструктур, поджимая тонкие злые губы, капитулировали, не в силах выдержать напор.

— Ах ты ж господи…

Девушка не поняла реплики и смотрела на Людмилу с приветливым удивлением, смело, прямо в глаза.

Потом Людмила осознала, что, наверное, показывает себя не с самой лучшей стороны, потому что все эти дурацкие тренинги построены на играх, и нужно уметь переключаться и следовать правилам. Она улыбнулась и слегка присела, чтобы девушке было удобно нацепить на нее повязку из прохладной черной шелковой ткани.

Ее взяли за руку и провели буквально пару шагов, лицо защекотал теплый запах ванили и, кажется, иланг-иланга, тут было теплее, чем в коридоре. Сбивающее с толку, расслабляющее тяжелое электрическое тепло. — Садитесь, — сказал мужской голос, рядом послышалось шевеление, скрип пружин. Людмила нащупала за спиной рельефную шелковую обивку какого-то предмета мебели, осторожно присела. Музыка доносилась из стереоустановки откуда-то с пола, на уровне ее щиколоток.