40-е годы не наблюдалось, но чаще носились штаны суконные, менее ноские, но более удобные. Заметим здесь, что кожаные изделия должны были служить солдату три года.

Совершенно новой и непривычной для русского солдата одеждой стала «петровская» епанча. Представляла она собой короткий, до колен, суконный плащ без рукавов и пуговиц с двумя отложными воротниками. Носилась она накинутой на плечи и застегивалась при помощи крючков у подбородка. В походной обстановке, когда было тепло, епанча скатывалась в продолговатый сверток и привязывалась к верху ранца. С 1771 года к полам епанчи (хотя примерно с середины века ее все чаще именуют плащом) с внутренней стороны пришивались большие холщовые карманы, называвшиеся шнабсаками. Они были рассчитаны специально для того, чтобы солдат мог в них вместить суточную сухарную порцию — свою обычную походную еду. До тех пор, покуда епанча-плащ не была заменена в конце столетия шинелью с рукавами, она мало чем менялась в облике своем. Но вот в самом начале века, когда этот предмет обмундирования только вводился, ответственным за ее массовый выпуск пришлось поволноваться.

Основные трудности заключались в том, чтобы правильно выверить меру сукна, идущего на пошив плаща, и в связи с этим — а идет война! — завязывается долгая переписка между различными ведомствами, делаются предварительные расчеты, производится пробный раскрой. Мало сделать партию епанчей строго по образцу — необходимо еще не выйти из сметы. Немало хлопот доставил и выбор материала на подкладку, а нехватка сукна обусловила для периода Северной войны пестроту не только «подбоя» в одной партии епанчей, но самого их цвета. Вообще имевшиеся в нашем распоряжении документы, дающие сведения о многотрудном процессе пошива епанчей, являются яркой иллюстрацией сложнейшего процесса «одевания» регулярной петровской армии в европейские мундиры, при изготовлении которых русская легкая промышленность испытала невероятные трудности, но тем не менее сумела худо-бедно обмундировать за короткий срок огромную по численности армию.

«Исподним» воину служила рубаха и портки, которые шились из холста, различавшегося в свою очередь как «рубашечное» и «портошное». Качество выделки первого сорта было выше, и стоил холст, идущий на шитье рубах, по 6 копеек за аршин, в то время как за «портошный» холст платили 2—2,5 копейки. Солдаты должны были иметь несколько смен белья и приобретали его самостоятельно. Однако белье могло покупаться, «строиться» казной, но в этом случае использовались неистраченные при пошиве основного мундира деньги. Такое белье шло к уже имеющемуся в прибавок. Три рубашки — обыкновенный солдатский запасной комплект, который по инструкции переносился воином в походе в ранце.

В походном багаже солдата обязательно хранились еще и два запасных галстука, шившихся из холста, как и белье, но не обязательно. Чаще всего на галстуки шли трип, китайка или фланель, а его фасон в первые годы Северной войны проходил внимательную «апробацию». Например, в 1706 году дьяк Приказа артиллерии, не решаясь взять на себя смелость начать изготовление 600 необходимых канонирам и пушкарям галстуков, приложил к своему письму, требовавшему разъяснений, «модель» галстука. Генерал-фельдцейхмейстер Яков Брюс разрешил сомнения дьяка, приказав шить галстуки из китайского зеленого или черного цвета. Позднее, когда производство форменных вещей было отработано, налажено, такая нехитрая вещь, как галстук, приобреталась воином самостоятельно, за собственные деньги. Завязывался он обычно бантом, у подбородка, а концы его спускались на камзол.

Еще больше хлопот, чем галстуки, доставляли военным администраторам начального периода Северной войны шляпы, производства которых (во всяком случае, массового) Россия прежде всего не знала. Шляпы делали из войлока, но выдержать форму согласно образцу, то есть изготовить красивый, доброкачественный головной убор да еще в массовом количестве русским промышленникам было поначалу нелегко. И насколько трудно оказалось снабдить армию шляпами, прекрасно демонстрирует переписка, имевшая место в 1706 году и состоявшаяся между Яковом Брюсом и обер-комиссаром, посланным на поиск шляп.

Все началось с того, что генерал-фельдцейхмейстер указал комиссару: «В Смоленску прикажи искупить 500 или 600 шляп, а буде в Смоленску купить не обыщет, и ты выбери из дворян кого доброго человека и пошли в Могилев и в Шклов, и в иные города, где чаешь оные шляпы искупить».

Обер-комиссар, спеша исполнить распоряжение начальника, послал за шляпами в Смоленск, но необходимого количества головных уборов там, не оказалось. Поиски, как и следовало, продолжили в Шклове, а потом и в Могилеве. И вскоре комиссар получил известие от ответственных за покупку лиц о неудаче предприятия: нужного количества шляп найти не удалось. Правда, имелись в продаже 100 головных уборов, но стоили они чрезвычайно дорого — по 60 копеек за штуку, в то время как приказано было не отдавать за шляпу больше 30 копеек.

Пока агенты торговались, неожиданно поступило сообщение, что в Смоленск из Вязьмы привезли большую партию шляп — целых 400 штук! — и вроде бы не слишком дорого, всего по 40 копеек. Агенты буквально кинулись в Смоленск, где скоро и была совершена сделка, когда с купцами, снизившими цену с 40 до 25 копеек за шляпу, ударили по рукам. А ведь через подобные «мытарства» приходилось переходить петровским военным администраторам почти при каждой заготовке формы.

Но ширилось, развивалось, крепло отечественное шляпное производство — в Москве еще в период Северной войны на полную мощность работал Шляпный двор. Однако государственное предприятие не скоро наполнило рынок доброкачественной продукцией, и полкам часто приходилось прибегать к «свободным» предпринимателям, пользуясь надежными средствами: покупкой и подрядом, и обычная цена шляпы была 20–25 копеек за штуку.

На протяжении века «конструкция» шляпы менялась незначительно: только поднимались поочередно поля — вначале одно, вернее, одна сторона его, потом три, а в 30-е годы передний угол шляпы настолько приподнялся, что осталось только два угла. Менялись обшивки по краям полей, кокарды, значки, кисти, но принципиальных изменений этот головной убор не претерпевал, и его всегда можно было отличить от картуза или бомбардирской шапки.

Картуз, или «карпус», как его называли солдаты, был введен в 1710 году, и его появление было обусловлено тем, что высококачественных шляп не хватало. Этот тип головного убора гораздо проще было изготовить, шился он обычно из сукон двух цветов, например красного «с опушкой васильковой», что соответствовало цвету кафтана и цвету обшлагов и воротников. Кроме простоты изготовления он нравился солдатам еще и тем, что в ненастную погоду можно было опустить на уши суконный клапан, обыкновенно поднимавшийся к тулье. Этот головной убор не сдувало ветром, а отсутствие полей не мешало воину прицеливаться. Как ни странно, просуществовал картуз недолго, и по мере налаживания шляпного производства его носили все меньше и меньше. В 30-е годы