– Курить можно? — спросил кто-то.

– Наверное, нельзя, — отозвался Николай Слобода.

– Пусть курят, — сказал, появляясь в дверях пилотской кабины, знакомый летчик. — Только по очереди, по пять человек.

Первая пятерка с удовольствием затянулась папиросами. Вместо махорки выдали по три пачки на брата.

– Страшно? — спросил пилот.

– Не слишком уютно, — отозвался Славка. — Трясет сильно.

– Страшновато, — признался кто-то из молодых.

– Ничего. У меня кормовой стрелок — девка восемнадцати лет. И то не боится.

– О, девушка — это хорошо, — оживился Салиев. — Познакомиться можно?

– А вот хрен тебе. Она у нас одна. Кто экипаж обслуживать будет?

Прозвучало двусмысленно, но такие плоские шутки были сейчас необходимы. Десантники заржали, напряжение немного спало.

– Мы не заримся. У нас этого добра на земле хватает.

– Тю! — крикнула откуда-то сверху девушка. — У тебя голосишко совсем жиденький, лет восемнадцать, наверное. Небось и не целовался ни разу.

– Целовался.

– Пока для тебя достаточно. Если вернешься, может, чего побольше достанется.

Снова раздался смех, а пилот выговаривал Слободе:

– Груза ты многовато взял, едва тащимся.

Молодой десантник, придвинувшись ближе, сыпал комплименты девушке-стрелку, стараясь перекричать шум двигателей.

– Смелая вы и красивая наверняка.

– Уж какая есть.

– А зовут как?

– Зоя.

– А меня Егор. Может, встретимся, если живы останемся.

– Если…

– Зойка, — строго окликнул ее командир экипажа. — Следи за воздухом и меньше болтай.

– Как не болтать. Жених объявился, а вы только лапать умеете.

До озера Тулома добрались на рассвете. По пояс в воде брели к берегу. Фатеев и Салиев, выскочившие первыми, держали под прицелом подходы. Едва последний десантник выбрался на сушу, гидросамолет начал скольжение по водной глади.

Бойцы, сгибаясь под тяжестью груза, спешили уйти подальше от места высадки. Через час, никого не встретив, они исчезли в лабиринте гор.

Но такие операции редко кончаются без потерь. Первой жертвой стал экипаж «Каталины». Пара «Мессершмиттов-109» перехватила гидросамолет возле линии фронта. Скорость «Ме-109» — 560 километров в час, а «Каталина» даже без груза могла выжать не больше чем двести девяносто.

– С двумя как-нибудь справимся, — уверенно сказал командир экипажа.

Заходящих сверху немецких истребителей встретила пулеметными очередями стрелок Зоя. Один из них вильнул, но продолжил атаку. Не меньше десятка пуль и два снаряда пробили верхнюю плоскость. Спаренный пулемет в носовой турели проводил истребителей длинной очередью.

Второй заход «Мессершмитты» сделали снизу. Попытка командира уйти резким виражом от вражеского огня не увенчалась успехом. Пулевые и снарядные трассы прошили фюзеляж, кабину стрелка, загорелся один из моторов. Снаряд пробил дыру в крыле, переломил крепежную стойку.

Потоком воздуха крыло сгибало, самолет терял управление. Все это происходило на нашей стороне линии фронта.

– Всем прыгать! — кричал командир экипажа.

Штурман сидел в своем кресле, откинув пробитую голову. Стрелок-радист пытался открыть фонарь кабины.

– Зойка, ты меня слышишь? Прыгай.

– Слышу, — после паузы ответила девушка. — У меня нога перебита.

– Прыгай все равно, черт возьми! Живее.

– Снарядом перебита… понимаешь.

Это были последние слова, произнесенные в самолете. «Мессершмитт-109» с расстояния полусотни метров ударил по кабине сразу из четырех стволов. Командир погиб сразу, а тяжело раненный стрелок-радист застыл возле полуоткрытого фонаря.

Тяжелая машина, кувыркаясь, падала вниз. Взрыв ударил неподалеку от окопов. Когда прибежали пехотинцы, то приблизиться к огромному клубку пламени не смогли.

– Накрылись ребята, — сказал один из них, снимая пилотку.

– И головешек не соберешь. Вон как горит.

Немцы тоже отреагировали на пламя и открыли стрельбу из пулеметов.

– А ну, в окопы, быстро! — торопил бойцов лейтенант.

Начинался обычный день уходящего лета 1942 года.

Группа заняла укрытия, которые заранее определил Фатеев. Цели тоже были распределены. Скопились в одном месте, в густых зарослях молодых сосен. Здесь предстояло провести остаток дня и ночь. Огонь предстояло открыть на рассвете, точно в определенное время.

– Ни раньше, ни позже, — инструктировал Николай Слобода. — Только по моему сигналу.

Большинство согласно закивали головами, лишь Фатеев тихо поинтересовался:

– Наша группа не одна? Еще кто-то будет действовать?

– Не знаю. Таков приказ, а приказы надо выполнять.

Если группе предстояло вести огонь из укрытия, то Паше Юркевичу с огнеметом, Славе Фатееву и Леониду Коломейцу предстояло еще затемно выползти на склон, где поодаль от аэродрома стояла вторая радиолокационная станция.

Опасность была не только в том, что она находилась на открытом месте. Вокруг расхаживал часовой, а метрах в ста, в окопе, обложенном мешками с песком, стоял крупнокалиберный пулемет. Расчет составлял три человека.

Юркевич со своим огнеметом мог вести огонь на расстоянии не более полусотни шагов, но, чтобы попасть в узкие окна и локаторы на крыше второго этажа, требовалось подойти ближе. Фатееву предстояло убрать часового. Коломеец был на подхвате. Кроме того, мог вмешаться расчет зенитного пулемета.

У Славки уже родился свой план. Напротив пулемета, на расстоянии двухсот метров, стояла тройка «Юнкерсов-88». Если перебить расчет, то из пулемета калибра 13 миллиметров можно поджечь все три бомбардировщика.

Он тут же одернул себя. Пятнадцать человек пытаются нанести удар по авиабазе, с ее батареями легких и тяжелых пушек, множеством пулеметов. Сколько времени понадобится, чтобы поднять в воздух хотя бы пару «Мессершмиттов», стоявших на дальнем краю летного поля? От них не укрыться, сметут всю группу в момент.

Снова заморосил дождь. «А ведь это последняя моя ночь — с тоской размышлял Славка. Ну, сумею я нырнуть в расщелину, самолеты меня не увидят, но базу охраняет целая рота, если не батальон плюс зенитчики. Прочешут каждый метр. Может, даже с собаками. Эх, Катька ты, Катька! Доброго слова на прощание не могла сказать. А мать жалко. Хотя мелкота уже подросла, помощь есть. Все равно умирать не хочется».