Таким образом, когда я прошел в покои, то сначала отвел девушек в писцину, чтобы они искупались и привели себя в порядок. Затем оставил соратников в соседней триклинии, куда слуги начали носить еду, а сам прошел в свою спальню-кубикулу. Никакого тайника у меня, само собой, не было, хотя надо срочно сделать таковой. Во всяком случае там, в двадцать первом веке у меня была масса разных секретных хранилищ для денег, документов и оружия. Похоже, что здесь предстояло возобновить старую практику.

Вместо тайника я спрятал деньги в огромной вазе, стоявшей в моей спальне и прикрыл сверху покрывалами. Комната запиралась на ключ, а он хранился у меня в другом месте, в небольшой щели в стене соседней комнаты. В общем, достаточно удобное хранилище. Не совсем, правда, надежное, но на первый раз сойдет.

Ворвавшись в комнату, я проверил вазу и с облегчением обнаружил, что с деньгами все в порядке. Кликнув слуг, я приказал им пересыпать содержимое вазы в новый сундук и опять оставил его в спальне под охраной двух разбойников из палатинской схолы, а еще двоих рабов.

Затем, пообедав с соратниками и отдав поручения Эрнаку, я отправился на заседание комитов в сопровождении Донатины и Родерика. Уликса звала меня в спальню, но у меня хватило выдержки отвергнуть ее призывы на потом. По дороге, спускаясь по лестнице я выглянул во двор и обнаружил, что его уже очистили от солдат, а их самих перевели в казармы возле дворца. Теперь эти воинские помещения оказались заполнены до отказа.

До того, как я успел войти в зал, где проводилось заседание, мне навстречу вышла мать. Ее сопровождали мой младший брат Ульпий и сестренка Церера, следующие после меня по старшинству, и уже достаточно взрослые, чтобы начать участвовать в комитах.

— Что же ты такое вытворяешь, сынок? — спросила она, подойдя ко мне вплотную. Потом досадливо поглядела на Донатину и Родерика и сказала им: — Убирайтесь прочь, мне нужно поговорить с сыном.

— Нет, подождите, — сказал я, остановив их взмахом ладони. — Не уходите, останьтесь. У меня нет тайн от друзей, мама. И я просил называть меня император, неужели это так трудно запомнить?

Мать отступила и посмотрела на меня с ледяным выражением лица. Также смотрели Ульпий и Церера.

— Я тебя не узнаю, — наконец, сказала она. — Ты стал каким-то чужим мне человеком. Я хочу обнять тебя, но что-то останавливает меня, будто ты не мой сын. Что с тобой случилось, Ромул? Почему мое сердце так тревожится, когда я гляжу на тебя?

Сейчас она говорила искренне и не играла на публику. Я пристально поглядел на нее и старался понять, так ли это на самом деле. Наконец, решился поговорить.

— Отойдите ненадолго, — сказал я Донатине и Родерику, а сам отвел мать чуть в сторонку, в небольшое помещение рядом с коридором. Ульпий и Церера вошли вместе с нами, а мои помощники остались в коридоре. — Мама, я хочу, чтобы ты и отец признали во мне императора. Я хочу править сам, с помощью отца, но от своего имени, чтобы он признал во мне равного партнера. Вы можете понять мою позицию?

Мать Флавия Серена глядела на меня со странным выражением лица. Наконец, она спросила, горестно покачав голово:

— Кто ты, что забрал моего сына, любимого и всегда послушного Ромула? Почему ты вдруг так резко изменился, какая собака тебя укусила? Почему ты не хочешь слушать взрослых, а пытаешься все сделать сам? Разве мы тебе враги с отцом? Пойми, он же хочет избавить тебя от участи всех предыдущих императоров, свергнутых и павших от меча гвардейцев. Если ты не будешь вмешиваться в управление империей, а будешь просто сидеть в сторонке, тебя никто не тронет. Как ты не можешь понять, сынок, что тебе лучше вообще не участвовать в таком грязном деле, как политика, ты измажешься в нем дерьмом с головы до ног.

Я поначалу не знал, что ответить, а потом вдруг понял, что это очередная попытка матери завладеть мною и поставить под свой контроль. Они просто не хотят отдавать власть с отцом. Да, зачем это делать, когда под боком послушный и удобный сын, всегда готовый подписать нужную бумагу.

Почему я об этом догадался? Да потому, что теория родителей в корне неверна. Если нас свергнут, то усидеть в стороне мне вряд ли удалось бы, даже если я вел себя тихо и не высовывался. Меня тоже поведут на казнь, как и родителей. Поэтому мне, как более осведомленному и ловкому человеку, с багажом знаний из будущего, предстоит взять в руки все бразды правления.

Так я и объяснил моей матери, которая слушала меня с каменным выражением лица.

— Значит, ты так ничего не понял из моей просьбы, — сказала она и взглянула на меня холодно, по-чужому. — Ты хочешь противостоять нам, твоим родителям. До этой поры я не боролась с тобой в полную силу, думала, что ты натешишься и образумишься, но все зашло слишком далеко. Берегись, Ромул, скоро все изменится и тогда ты сам будешь просить у меня прощения.

Она вышла из комнаты, а за нею и мои сестра с братом. Ульпий сказал напоследок:

— Скоро приедет дядя, он вытрясет из тебя эту дурь, — и тоже вышел из комнаты.

Я поразмыслил немного над словами матери и подозвав Донатину и Родерика, пошел на заседание комитов.

Сегодня собрались не все члены совета, всего восемь человек. Мать отсутствовала, также как и Цинна.

— Первым делом, граждане империи, Римской Западной империи, — сказал я им. — Мне нужно, чтобы вы дали мне денег. Много денег, потому что это требуется для содержания моих воинов. Кроме того, я хочу знать, что вы приготовили на Эквирии? Накануне гонок я хочу провести встречу со всеми партиями, чтобы переговорить с ними и попытаться утихомирить народ. В Равенне и так уже много разброда и шатаний, варвары ходят по улицам и нападают на людей, берут любую понравившуюся женщину и делают с ней, что хотят. Я просил в прошлый раз список всех тех строительных работ, что запланированы на этот год. Я хочу знать это все.

— Знаешь что, малыш, — вдруг сказал один из комитов, бородатый мужчина с отвисшими щеками. — Ты бы лучше поиграл с игрушечными легионерами, прежде чем мешать взрослым людям. Привел во дворец каких-то вонючих засранцев и думаешь, что можешь всем угрожать? Мы все, тут собравшиеся, принадлежим к одним из самых знатный семей