Предположить, что могло взбрести на ум Воину Афанасьевичу и Ваське, было сложно: для этого следовало начать с самого начала, вообразить себя перебежчиками, придумать, какого черта эти двое сбежали из Кракова, и вспомнить все, что известно про Амстердам.

– Королевского двора там нет, – сказал Шумилов. – Но это порт, откуда ходят суда в иные страны.

– Точно ли им так уж нужен королевский двор? – усомнился Петруха.

– Если сперва они поселились у Яна-Казимира, а потом пытались пристать к курфюрсту, то для чего-то нужен.

– И как же быть? – уныло спросил Ивашка. Он достаточно знал Шумилова, чтобы догадаться: тот, получив приказание отыскать беглеца, будет преследовать его хоть до Африки.

– Петруша, надо найти в порту человека, который отвезет нас обратно в Бранденбург. Заодно узнать, какие суда выходят в море с тем, чтобы дойти до Амстердама. Ступай! – приказал Шумилов.

Ивашка совсем затосковал.

Очень уж он скучал по жене и деткам.

Дальше все получилось очень быстро. Шумилов написал письмо и оставил у Райффа – на случай, если в Бранденбург приедет московский посланник, так чтоб передали либо Ордину-Нащокину, либо в Посольский приказ. В письме он был осторожен: «…и что его царским величеством велено, то исполняется в точности…» Потом Шумилов уговорился о продаже лошадей – продешевил, понятное дело, но хоть какие деньги за них взял. Наконец, Ивашка сбегал к рыбакам и на рынок, притащил две корзины с продовольствием. И московиты, вернувшись в Пиллау, успели к отходу флейта «Нептун».

Этот «Нептун» имел обширный трюм, приспособленный для перевозки скота, и доставил в Бранденбург породистых коров и телят. В плавание же отправлялись крепкие и выносливые бранденбургские лошади. Их ждали в Карлскруне. Путешествие через Балтийское море было длительным, и когда судно могло прийти в Амстердам, никто не знал, но в порту Петрухе сказали: если ждать другого флейта или гукора, капитан которого имеет приказание идти в Амстердам, то можно и месяц просидеть на берегу, а кончится это сидение беспробудным, истинно моряцким пьянством.

Плавание началось хорошо, погода благоприятствовала, дул попутный ветер, и «Нептун» шел под всеми парусами. Петруха, стосковавшись по морскому делу, помогал матросам и с большой радостью карабкался по вантам.

Потом двое суток штормило, весь экипаж был на палубе, а экипаж у флейта невелик – полсотни молодцов. Они то убирали, то поднимали паруса, и особенно тяжко приходилось ночью, когда ветер особенно холоден и дождь отчего-то особенно силен. Когда небо прояснилось, Петруха прибрел в тот угол кубрика, где поместились московиты, мокрый насквозь и, едва не валясь от усталости, разделся догола. Ивашка завернул его в одеяло и уложил спать.

– Ишь, уморился, – сказал он Шумилову.

А тому приходилось тяжко. Петруха был к судам привычен, Ивашкино несокрушимое здоровье не подвело, а Шумилов, хороший наездник, был не так крепок и силен, море его не полюбило, и шторм едва не выполоскал из него все внутренности. Но он молчал, показывая то самое упрямство, за которое Ивашка с Петрухой его уважали. Только хмурился, сдвигал брови, от чего появлялись на переносице две глубокие морщины – по мнению Петрухи, примета гордости.

Плавание через Балтийское море было, как сказали Петрухе приятели-матросы, обыкновенным. Сплошной туман, когда, стоя на палубе, не видишь уже нижнего рея с зарифленными парусами, никого не удивлял. Ночная гроза с проливным дождем и беспрерывным сверканием молний, бьющих в воду чуть ли не в трех шагах от «Нептуна», вызывала у матросов странное желание спорить, будет ли это буйство природы до рассвета или кончится раньше. Но однажды случилась опасная неприятность.

Лошади – беспокойный груз, а флейт строился явно на не гольдингенской верфи, где сам герцог Якоб мог, войдя на склад, исследовать качество досок. В одну прекрасную ночь московитов разбудили и не слишком любезно позвали на помощь. Петруха переговорил с матросами и объяснил Шумилову с Ивашкой:

– Долго шли правым галсом, волна била в правую скулу. Течь открылась, вода в трюм пошла, кони стали буянить. Вычерпывать надо, а насос – дедушке моему ровесник. Молодцы с ведрами в трюм полезли. Так что извольте, Арсений Петрович, становиться в ряд и утрудить белые рученьки.

– А не утонем? – забеспокоился Ивашка.

– Не должны!

Шумилов беспрекословно встал в ряд, принимал и передавал кожаные ведра с плескавшейся водой, и так – до утра. Утром выяснилось: доска виновата.

– Бракованную поставили, а она, дура, ниже ватерлинии пришлась, – объяснил Петруха. – От волны крепление болтов к шпангоуту ослабло, тут она и не выдержала. Пластырь заводить надобно.

– А по-русски объяснить можно? – сердито спросил Ивашка.

– По-русски – и слов таких пока что нет!

Шумилов сидел на палубе и молчал. Обеспокоенный Ивашка присел рядом на корточки и увидел, что начальник побледнел и на лбу у него капли пота. Именно пота, а не забортной воды.

– Арсений Петрович! Это что ж с тобой такое?!

– Ничего. Отстань.

К счастью, Карлскруна была уже близко. Там, пока выпроводили с судна лошадей, пока погрузили невесть сколько пудов железа и меди, Шумилов сидел на берегу и понемногу приходил в себя. Когда Ивашка с Петрухой предложили поискать врача, он запретил, сказал, что с ним такое иногда случается, что это с детства и незачем устраивать переполох.

Потом «Нептун» пошел через Балтику с севера на юг, попал в шторм, капитан велел искать спасения на острове Борнхольм. К счастью, флейт подошел к берегу утром. Когда Петруха увидел на мелководье гикор, лежащий на боку и потерявший мачты, судя по суете возле него, выброшенный морем как раз ночью, он перекрестился. Матросы же, довольно скоро очухавшись от ночных страхов, потащили московитов на берег, обещая им такую копченую борнхольмскую селедку с луком, что язык проглотишь.

Следующим местом, где искали убежища, был остров Рюген. Убежище нашли – и попали из ледяных дождей в адскую жару.

– Тут летом – как в Тобаго, – сказал капитан Франц Вирих. Из чего московиты поняли, что он раньше служил герцогу Якобу и водил его суда в курляндские колонии; может, даже колонистов туда перевозил.

В Драгере он взял на борт лоцмана, Бендта Иверсена, чтобы успешно пройти проливы Каттегат и Скагеррак. Петруха, обрадовавшись, все время крутился возле сурового седобородого лоцмана, – учился и потом пересказывал Шумилову с Ивашкой свежеобретенные познания.

Добирались до Амстердама почти полтора месяца. И то еще матросы говорили: могло быть хуже.

Высадившись в порту, московиты изумились – они и представить себе не могли столь обширный порт с таким количеством кораблей. Более кораблей, которых, как врали матросы с «Нептуна», в день приходило до тысячи, поразили московитов зазорные девки, без которых ни один порт не живет, а уж такой богатый – тем более.