Еще меня по-прежнему беспокоила Кламира. Точнее, ее восторг и восхищение, которые хоть и поутихли немного, но все так же явно демонстрировались ею при виде моей персоны на занятиях в академии. Одногруппницы шушукались и хихикали, парни уважительно с оттенком зависти кивали головами, и все вместе, подозреваю, вообразили невесть что. Отказ девушки говорить на эту тему поверг их в еще большее заблуждение. Никто не сомневался, что мы с известной скромницей Кламирой были близки и это ей так понравилось, что она до сих пор не может успокоиться. Меня такая обстановка раздражала, но объяснить всем истинную причину поведения Кламиры было невозможно.

Сегодня у меня выдался один из редких свободных дней, который я намеревался провести с максимальной пользой для своего организма, а именно — поваляться на кровати, страстно обнимаясь с подушкой. Примерно в полдень я все-таки встал, умылся и оделся. Весьма прозаическая причина заставила меня немного изменить первоначальный план: банально захотелось хлеба насущного. Проще говоря — что-нибудь съесть. Этого я не предусмотрел, и в готовом виде у нас с Сеном ничего не оказалось.

Я задумчиво стоял возле стола в тяжелых размышлениях: сходить пообедать в таверну или отправиться на рынок, прикупить продукты, а потом приготовить что-нибудь эдакое. Вдруг неожиданно в комнату в своей обычной манере ворвалась Свента, одетая словно на бал. Я не мог отказать себе в удовольствии застыть в ступоре, любуясь девушкой. Она была очень серьезна и даже мрачна.

— Филин, быстро переодевайся во что-нибудь более подобающее для лучшего ресторана Сомбероса. Я жду тебя на улице. — И стремительно вылетела за дверь.

Я в полнейшем недоумении, оглушенный стремительной атакой, бессознательно переоделся в парадный камзол и вышел на улицу. У подъезда стояла роскошная карета с гербами герцогов Маринаро. Возле входа меня дожидалась Свента, держа в руках маленькую изящную сумочку. Я подал ей руку и помог подняться в карету. Затем и сам устроился напротив. Щелкнул кнут кучера, и экипаж неторопливо двинулся по улицам столицы. Всю дорогу мы молчали. Свента хмурилась и смотрела в окно, а я гадал, что могло случиться и что все это значит.

В памятном мне ресторане, где мы со Свентой два года назад праздновали поступление в академию, даже столик был сервирован тот же. Мы разместились, выпили по бокалу вина, и Свента ровным голосом сказала:

— Филин, я выхожу замуж.

Я никогда не питал напрасных надежд. Знал, что рано или поздно это произойдет, но, вот чтобы так неожиданно и в таком антураже, не ожидал. Осень в моей душе стремительно сменилась полярной зимой. Во мне все заледенело и окаменело. От стужи где-то далеко в душе печально лопались скалы безумных мечтаний, и пронизывающий ветер тоски злобно выл похоронную песню прощания с летом и солнечным теплом.

— Мои поздравления, Свентаниана, — сказал я мертвым голосом. — Я могу узнать, кто этот счастливец?

— Можешь… если очень захочешь, — тем же ровным голосом сказала Свента и вдруг словно взорвалась: — Меня поражает, как ты иногда бываешь слеп. Может, ты не филин, а крот? Или только темной ночью ты способен глаз мышиный разглядеть, а при ярком свете ничего не видишь? Пойми же, я не хочу несколько лет ждать, пока твои рукодельницы вышьют наконец полотенце, достойное моей персоны. Меня вполне устроит самое простое. Пусть даже влажное после душа. Ты это понимаешь?

Я все еще никак не мог взять в толк, о чем речь. Заледенелые мысли с трудом шевелили озябшие извилины моего задубелого мозга. Вспомнился наш отъезд на практику и шутка с полотенцем… Нет, все равно не улавливаю связи.

— Так… за кого же ты замуж все-таки выходишь? — Умнее вопроса моя голова родить была неспособна.

Свента возмущенно посмотрела на меня, фыркнула и четко ответила:

— За тебя, медведя брасерского! За тебя выхожу! Теперь понял наконец, глупый филин? — И ехидно добавила в своей обычной манере: — Если ты не возражаешь, конечно.

Ошеломляющая новость просачивалась в меня буквально по капле. Буйная радость и щенячье ликование постепенно стали вытеснять зиму и стремительно растапливать лед, сковавший душу. Но я все никак не мог поверить, что это не жестокий розыгрыш. Во рту стало сухо, как в безводной пустыне, и я со страшным волнением, глядя прямо — что теперь врать — в любимые глаза, прохрипел:

— Свента, ты надо мной издеваешься? Если да, то это слишком жестоко — так со мной поступать.

— Нет, Филин, — очень серьезно сказала Свента, — не издеваюсь. Разве я последняя дрянь, чтобы так над тобой измываться? Но ты не ответил. Ты-то как? Не возражаешь?

— Да, — ответил я вне себя от счастья.

— Что-о? — угрожающе протянула Свента, и в глазах ее зажглись до сладкой боли знакомые демонята. — Возража-а-аешь?

— Нет! — вскрикнул я. — Ни в коем случае… то есть… — Совсем запутавшись, я жалобно посмотрел на девушку и промямлил: — Я не возражаю, наоборот, очень хочу этого… Я не смел мечтать.

— Так ты собираешься делать мне предложение? Или нет? — снова ехидно и весело спросила Свента.

— Да… то есть нет… то есть… — Я резко выдохнул. Медленно вдохнул и четко проговорил: — Свентаниана, я давно люблю тебя, прошу принять от меня полотенце, и пусть боги благословят наш брак.

— Филлиниан, я с радостью приму твое полотенце, и пусть боги благословят наш брак.

Я сидел настолько оглушенный свалившимся на меня счастьем, что не сразу расслышал, как Свента меня зовет:

— Филин, очнись!

— Да, счастье мое!

— Нам надо решить вопрос с обрядом.

— А что тут думать? Приедем на каникулы в Маринаро, и я приду к тебе с полотенцем…

— Чтобы за эти два месяца какая-нибудь певичка или Кламира успела задурить тебе голову?

— Какая певичка? И при чем тут Кламира?

— Об этом, милый, ты мне потом все расскажешь. А сейчас вставай, поехали к нам.

Мы встали и направились к выходу. Представляете, я не съел ни крошки и даже не вспомнил о еде! Для меня это очень нехарактерно. И смутные подозрения, кто в семье будет командиром, начали пробираться в мою голову.

Почему я решил, что мы едем в общежитие, непонятно. Привык уже, наверное, за два года, что там наш дом. Карета остановилась напротив парадного входа в особняк герцогов Маринаро. Я вышел из кареты, подал руку Свенте, помогая ей выйти, потом, так и не отпуская ее руки, вместе с ней вошел в двери. В приемном зале особняка толпились какие-то люди, среди которых я с удивлением увидел своих родителей. Они подошли, посмотрели на наши лица, и отец протянул мне свернутое полотенце. Я взял его и огляделся в поисках родителей Свенты, которые тоже не замедлили подойти к нам. В зале как по мановению волшебной палочки установилась тишина. Я протянул развернутое полотенце отцу Свенты и произнес слова обряда:

— Я прошу богов дать мне в жены Свентаниану деи Маринаро, вашу дочь, милорд.