— Никогда не думала, что буду грабить старушек! — но вместо крика о помощи до нас донеслось ворчливое замечание, что никто завтра во дворе не поверит истории Глафире Аркадьевне, даже если она поклянется всеми святыми.

— Эта точно на помощь не позовет, — заметила Красовская.

Я кивнул, не глядя, подбирая ключи к двум замкам на входной двери. А ларчик просто открывался…Английский замок приветливо щелкнул, впуская нас в полутемный коридор квартиры Калиновских. В нос ударили запахом пыли и не выветрившегося ладана. Странно…В первый раз я его не ощутил. Включил свет и рванул по коридору в спальню Марьи Степановны — бабушки Божены. Здесь стояла небольшая кровать полуторка, застеленная на старинный манер покрывалом, заваленная подушками, укрытых тюлью. У окна с новеньким стеклопакетом телевизор на коричневой советской тумбочке, желтые застиранные шторы с какими-то фантастическими цветочками коричневого цвета. На полу узкая самотканая дорожка, а в углу трехстворчатый шкаф.

— Кажется этот… — махнула в сторону его рукой журналистка.

Сердце заколотилось сильнее. Я был в шаге от того, чтобы исчезнуть из Зазеркалья раз и навсегда, вырваться из плена отражений, оказавшись в реальном мире. Моя мечта могла сию секунду исполниться, но я почему-то медлил, переводя взгляд с Яны на дверц и обратно.

Она была умной девочкой. Все поняла моментально. Немного смутившись, улыбнулась в ответ, пожав плечами, словно извиняясь.

— Тебе решать…

— Мы столько здесь наворотили, что оставлять тебя одну… — начал было я, но Красовская меня резко перебила.

— Дворкин, за меня не переживай. Мои покровители меня вытащат из любой передряги, — она криво усмехнулась, едва сдерживая слезы. Как ни крути, а за это короткое время мы определенно сблизились, — хорошие журналисты всегда в цене, да и не наследила я нигде. Так что…

Я коснулся створки шкафа, но она меня остановила, схватив за руку.

— Постой, Саш…

— Яна…

— Послушай! — в уголках ее глаз показались слезы. — Интересно, а в настоящем мире, там в реальном Харькове я есть? Или я тоже плод твоего воображения?

Я пожал плечами. Никогда не задумывался над этим вопросом. Все как-то происходило спонтанно. Я просто знал. Что Янка рядом, поможет, посоветует, посодействует. Скорее всего, она отражение моей мечты о помощи в этом чужом для меня мире. Я был уверен в этом почти на сто процентов, но вслух произнес конечно совершенно другое:

— Конечно есть, может не такая решительная и боевая, но есть! — я ободряюще обнял ее, прижав к своей замызганной куртке. Она уткнулась мне носом куда-то в грудь и часто задышала, изредка всхлипывая.

— Тогда найди меня там! — попросила она, отревевшись. — Нет! Я ни на что не претендую! Я знаю, что ты очень любишь свою Светку, но…Просто расскажи мне, той настоящей о нашем приключении! И возможно вы вместе даже напишите приключенческую книгу об этом всем, — она обвела рукой пустую комнату.

— Обещаю, — тяжело вздохнув, подтвердил я. Права была народная мудрость, гласившая, что долгое прощание, лишние слезы, — мне пора…

Я дернул ручку на себя и створка шифоньера распахнулась. Внутри висели цветастые платья, строгий серый плащ, какие кофточки брежневского периода, а на внутренней стороне висело то самое зеркало, с которого начались все мои злоключения. Та же самая оправа, тот же самый холодный блеск полированной поверхности. Оно помутнело, изображение заклубилось туманом. Сквозь сизый дым, заполонивший экран начал проступать Вышицкий. Я вскрикнул, помимо воли отшатнувшись назад.

— Добрый вечер, Дворкин! — улыбнулся пан. Позади него, в проеме, было видно как играется в прихожей Мишка, гладя пушистого Кекса. — А ты все-таки настырный парень! Не ожидал, что ты доберешься до Калиновских, догадаешься обо всем. Ты сам такой умный ил кто подсказал?

Он ехидно улыбнулся. На нем была моя футболка, подаренная тещей на день рождения, трико с вытянутыми коленками, которое я так любил, даже причесан Вышицкий был как и я, на бок с пробором.

— А, вижу, вижу… — заметил он Яну, с любопытством рассматривавшую ученого девятнадцатого века, который изобрел секрет вечной жизни. — Ты не терял времени зря…Зачем тебе это все, Дворкин? Денег куры не клюют, известность, слава, все как ты хотел, о чем мечтал, все, в чем боялся признаться даже сам себе? Опять же помощница симпатичная, если не сказать красавица! — он деланно поклонился из зеркала Красовской. — Зачем тебе возвращаться? — тут же прошипел он с плохо скрываемой ненавистью. — Что ты тут забыл?

— Там моя семья! — решительно кивнул я.

— Которая тебя так долго не устраивала? К которой ты постоянно предъявлял претензии? Ты же сам хотел этого? Не будь твоей свободной воли поменяться, я бы никогда не выскочил из Зазеркального плена…

— Я хочу домой, — упрямо твердил я.

— Отлично! Твой дом там! Где богатый особняк на Павловом поле, где ты пишешь романы, а их издают миллионными тиражами, где слава и известность…

— Но нет семьи, настоящей семьи.

— Всегда чем-то приходится жертвовать, Дворкин!

— Это ты убил Марию Степановну.

— Калиновскую? — уточнил Вышицкий, сбившись.

— Да! — подтвердила Яна.

— Мой грех, — согласился ученый, — только не я, а ее собственная внучка. Я лишь попросил помочь…

— Ты воспользовался любовью Марты к тебе, чтобы остаться жить вечно, ты убил ее внучку, подставил правнучку, на тебе кровь многих людей! — безапелляционно заявил я.

— Ну и что? — удивился Вышицкий. — зато я умер в девятнадцатом веке, а живу сейчас в двадцать первом вместе с твоей женой, а ты сидишь в Зазеркалье и думаешь, как выбраться оттуда. И кто из нас прав?

— Я выберусь отсюда! — закричал я, сжимая кулаки. — Уничтожу тебя раз и навсегда!

— Это как это, позволь узнать? — улыбнулся Вышицкий, склонив голову на бок. Его ехидная улыбка бесила меня, я готов был броситься на шкаф и разнести его к чертовой матери. Сдерживала меня только рука Яны на плече.

— Для начала я найду зеркало с собственным воспоминанием о том дне, когда купил это проклятое зеркало на Коммунальном рынке, а потом разнесу его вдребезги, чтобы ты, тварь, никогда не выбрался из Зазеркалья, а потом заживу заново.

— Долго и счастливо? — уточнил ученый.

— Именно! — зарычал я от ярости, захлестнувшей меня.

— Позволь уточнить, дорогой мой Дворкин, план у тебя, конечно, замечательный, но… но… но…Ты же был в лабиринте, ты видел сколько там зеркал, отражений, Зазеркалий. Мне будет даже интересно понаблюдать, какое ты выберешь. Одно может закинуть тебя в пустыню к со змеями и скорпионами, второе в вечную мерзлоту… И эту самые мирные. Дерзай! Ищи свое настоящее воспоминание! — он махнул ручкой мне в зеркале, растворяясь в сизом дыме. Где-то позади него, я видел как в ванную заходи Светка, что-то говорит, целует нежно в губы, принимая этого ходячего мертвеца за меня. С криком я со всего маху врезал по дверце шифоньера. Тот задрожал всем своим дубовым остовом.