– Я люблю тебя. Я люблю тебя, – сказал Кирилл и обнял Настю. И прижался к ее губам с поцелуем.

Настя не сопротивлялась. Она обхватила Кирилла за шею, ответила на поцелуй.

От нее пахло медом, тополиными сережками, молочно-нежными листьями, только что пробившими кокон почек, и весенним дождем…

* * *

– Жутиков, ты Анна Аркадьевна сказал? – спросил Рустам – он шел, согнувшись в три погибели, чтобы не задеть головой трубы, тянущиеся сверху, под низким сводом.

– Иди давай… – сердито огрызнулась Жутикова. – Прям надо Анне Аркадьевне обо всем подряд докладывать… Нечего начальство по пустякам дергать.

Бетонный пол, трубы, полутьма. И одна-единственная лампочка где-то на стене тускло светила, не разгоняя мрака в углах подвала.

Метнулась чья-то маленькая тень, испуганное и сердитое мяуканье.

– Вот, я так и знала! – всплеснула руками Жутикова. – Кошка. Вместе с кошкой подвал замуровали!

Рустам с треском почесал небритый подбородок и изрек глубокомысленно:

– Однако жалко кошка. Живой же!

– Вот и я о том. Что делать будем?

– Поймать надо, выпустить кошка… Иди сюда. Ай, шайтан! Царапать меня…

Маленькая черно-белая кошка отчаянно шипела, отбивалась лапами от протянутой руки Рустама, намеревавшегося схватить животное за шкирку.

Но в ту же минуту стало ясно, почему столь отчаянно защищается кошка. Позади нее, в картонной коробке, копошились крошечные котята – недели две-три им было от роду, вероятно.

– У нее маленькие, Рустам. Не трогай. Я вот что думаю… Ну что с ней и с ее котятами будет там, на улице? Люди, как звери, машины, собаки – так и норовят разорвать…

– А тут как жить? С голоду подохнет… – вздохнул Рустам.

– Ты вот что. Ты разбери один продух. Вон там, в углу. Всего пару кирпичей убери. Кошка сможет вылезать наружу.

Рустам затопал вперед, осмотрел свежую кладку. Огляделся, нашел железку, отбил один кирпич. Потом принялся за другой…

– Я вот не понимаю, кому кошки помешали. Ну ладно собаки – они в стаи сбиваются, покусать могут. А кошки-то? Ну да, от них блохи… Но если антиблошиным раствором обработать подвал, то блох не будет. Зато если кошек нет, то крыс много! Вот ты знаешь, Рустам… – оживилась Жутикова. – У меня бабка была. Десять лет как померла, царствие ей небесное… Так вот. Блокадница она. Жила в блокадном Ленинграде. Ни собак, ни кошек в городе не осталось к концу блокады. От голода подохли, остальных съели, чего там… И что? Город буквально заполонили крысы. Полчища крыс, представляешь?!

– Шайтан…

– И я о том. И вот едва блокаду сняли, бабка рассказывала, в Ленинград привезли аж два эшелона кошек! Откуда-то из глубины России. Два эшелона! Люди всех кошек сразу себе разобрали. В очереди стояли, чтобы получить драгоценную зверюшку. Я не знаю, правда это или нет, но бабка мне так рассказала. А зачем старухе врать? Не думаю… – голос у Жутиковой дрогнул.

Тем временем Рустам отбил еще один кирпич. В подвале стало чуть светлее. В образовавшееся отверстие кошка вполне могла пролезть – прикинула Жутикова…

– Пойдем. Спасибо, Рустамка. Анне Аркадьевне только не говори. Да она и не заметит, с той стороны, с улицы, деревья близко к дому. Не должна заметить!

– Не должен, точна, – согласился Рустам.

Жутикова и Рустам направились к выходу. Но женщина остановилась напротив картонной коробки.

– Ты смотри, Рустамка. Один белый, еще рыжий и черненький. Хорошенькие! Только-только глазки открыли… да ты не шипи, мамочка, мы твоих деток не обидим.

Рустам остановился.

– А возьму я себе одного, – вдруг решительно произнесла Жутикова. – Доброе дело сделаю. Вот этого, беленького. Хотя… Беленьких все любят. И рыженьких тоже все любят. А вот черненьких… Черненьких никто не любит, – насупилась она. – Возьму-ка я черненького!

Кошка шипела, нападала, но женщина исхитрилась, схватила черного котенка и заторопилась прочь.

…Улица встретила их ярким солнцем, гомоном птиц.

Котенок мяукал у Жутиковой за пазухой.

«Дочка выросла, мужа себе нашла; одна я, как сыч в дупле… Кроме работы, нет ничего. А так вот зверек будет дома ждать!»

– Как же тебя назвать… Черныш? Нет. Уголек? Нет… Поизящнее надо. Ночка? Дымок?..

– Изюм, – вздохнул Рустам, топавший впереди. – Мелкий, темный. Люблю изюм.

– Гм, Изюм. И-зю-м… Надо подумать.

* * *

Слова брата о том, что она не дает ему дышать, постоянно вертелись у Инны в голове. «Взрослый человек, а напридумывал всякой ерунды. Отпустить его просил. Да это я, я у Кирилла в плену, с оглядкой на него живу, все время о нем думаю! Беллу мне припомнил… Я его от необдуманного шага пыталась тогда удержать. Ведь всем же известно, что ранние браки ничем хорошим не заканчиваются!»

От обиды, от ощущения несправедливости происходящего хотелось плакать.

Бог с ней, с Кларой, но зачем Кирилл с ней, родной сестрой, так поступил?! Оскорбил, прогнал… Ну точно, совсем голову потерял… Жен и любовниц у Кирилла может быть сколько угодно, а вот родная сестра одна. За что?..

Именно из-за гложущего ее чувства обиды, из желания доказать, что она больше не зависит от мнения брата, Инна отправилась на свидание с Николаем. Тем самым спасателем, который вытащил из дымохода Настиного кота.

Женщина решилась на свидание еще и из следующих соображений – лишний раз доказать себе, что не осталось их, нормальных мужчин. Что все бесполезно и что она одна – не потому что живет жизнью своего брата. Нет же, вот – она ходит на свидания, у нее есть своя личная жизнь! (Хотя толку от этих свиданий никакого… Но это уже другой вопрос.)

…Они встретились с Николаем у ворот парка.

Сияло солнце, но ветер, еще по-майски свежий, холодил разгоряченные щеки.

Сейчас, без специальной формы, Николай выглядел обычным мужчиной. Ну да, бицепсы, крепко сбитый. Лицо – грубое, обветренное.

Мужик. Одно слово – мужик. Какой смысл с ним связываться, ведь он не пара Инне. Им просто не о чем говорить!

– Привет, – сказал Николай и протянул Инне алую розу на длинной ножке. – Я думал, ты не придешь.

– А мы на «ты» разве? Ладно, пусть на «ты», я не против, – легко согласилась женщина.

– Кот как?

– Прекрасно.

– А дочка что?

– Какая дочка? – нахмурилась Инна.

– Ты говорила – Настя.

– Ах, Настя… Но это не дочка. У меня нет детей. Настя – это девушка моего брата. Кот ей принадлежит.

– А-а.

Они пошли рядом. Николай был на полголовы выше Инны.