Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот интересно, – спросил, обращаясь к морю, Стихарь. – А что может быть ужаснее смерти? «Это не значит, что мы умрем или с нами случится нечто ужасное…». Если вы скажете, что жизнь, то я не соглашусь. Потому что жизнь прекрасна всегда!
– Все, хватит, – подвел итог Велга. – А то я гляжу, что солдату действительно вредно лежать на пляже. У него от этого в голове разные вредные мысли заводятся. Подъем, товарищи бойцы! Пора оправдать, оказанное нам доверие.
– Партией и правительством? – смиренно осведомился Стихарь. – Молчу, молчу…
Через десять минут лишь ямки-следы на песке свидетельствовали о том, что здесь недавно побывали люди, а отряд, ведомый Аней Громовой, по едва заметной, петляющей между камнями тропинке, начал подъем в гору.
– Нам сюда? – спросил Дитц.
Тропинка кончилась. Они остановились перед каменной лестницей, вырубленной прямо в скальной расщелине. Как-то сразу было ясно, что лестнице этой не одна сотня лет, и еще… они стояли на солнце, но оттуда, из расщелины и тени, от стертых и сглаженных временем и подошвами базальтовых ступеней, шел ощутимый острый холодок.
– Сюда, – сказала Аня. – Мне кажется, что нам надо подняться наверх.
– И что там, интересно, наверху? – поинтересовался Стихарь.
– Откуда же мне знать, – ответила Аня. – Я никогда тут не была раньше.
– Может, пора включить наш прибор? – Велга поднялся на несколько ступеней и постучал костяшками пальцев по каменной стене. – О, посмотрите, отверстия для факелов! На Пейане, в подземелье, где мы отыскали «Милосердие Бога», были, помнится, такие же…. Черт, а здесь довольно прохладно, однако.
– Ну-ка… – прищурился Дитц и, шагая своими длинными ногами сразу через одну ступеньку, поднялся выше Александра на несколько метров.
Там, где он остановился, стену рассекала узкая ломаная трещина шириной в ладонь. Хельмут поднес к ней руку.
– Странно, – сказал он.
– Что? – посмотрел на него Велга.
– Иди сюда, попробуй.
Александр преодолел несколько ступеней вверх и тоже поднес руку тыльной стороной ладони к трещине.
Будто снял зимней ночью в поле теплую шерстяную перчатку.
– Ух ты! Там кто, Дед Мороз?
– Ну да… а также Рождество и Новый год вместе.
– Я понимаю, когда из-под земли идет тепло. Но холод? А вообще-то, хрен его знает. Я не геолог.
– Да и я гранит от мрамора вряд ли сразу отличу. Но… эй, а это что?
Хельмут наклонился ближе к трещине, вглядываясь, потом быстро сунул внутрь скалы руку и вытащил наружу… стакан со льдом.
– Чудеса, – только и сказал Велга, принимая стакан. – А ведь его здесь не так давно оставили. Смотри, внизу-то вода…
Это был вполне обычный на вид стакан из толстого чистого стекла. Лед заполнял его где-то на три четверти, а у самого дна была еще незамерзшая вода.
– Что там у вас, товарищ лейтенант? – не выдержал снизу ВалеркаСтихарь.
Лейтенанты спустились вниз и пустили найденный стакан по рукам.
– Наверное, мы нашли то, что нужно, – сказал Карл Хейниц. – На холоде все хорошо сохраняется. Теперь осталось только обнаружить вход.
– Интересно, кто этот стакан здесь оставил? – подумал вслух Шнайдер.
– Наверняка кто-то из местных, – предположил Стихарь. – Идешь наверх – оставляешь стакан с теплой водой. Спускаешься вниз – пьешь холодненькую. Очень удобно.
– Не так уж тут и жарко, – повел плечами Майер.
– А на верху? Солнцепек!
– Мальчики, – терпеливо сказала Аня, – я думаю, что нам нужно подняться наверх.
– Вход? – спросил Велга.
– Возможно.
– Тогда пошли. Там и прибор включим.
И они гуськом двинулись вверх по лестнице.
Подъем занял около получаса, и только одно место, где-то посередине, оказалось довольно неприятным – несколько ступенек начисто обвалились, и отряду пришлось перепрыгивать через полутораметровую дыру (не допрыгнул – вниз лететь метров сто с лишним). Впрочем, именно на такой случай в снаряжение входил прочный страховочный шнур.
– Дымом пахнет, – негромко сказал Михаил Малышев, когда до конца древней лестницы осталось четыре-пять десятков невысоких ступеней. – Можжевеловым. Кто-то там, на вершине костерок развел. Или просто что-то горит.
Шедший впереди Велга, тут же остановился и потянул носом воздух.
– Не чую, – прошептал он. – Но верю. Аня, ты не слышишь, там есть кто-нибудь?
Девушка склонила на плечо голову и прикрыла глаза.
– Есть, – сообщила она после короткого молчания.
– Человек?
– Н-не знаю…. Но это не опасно.
– Ладно, – кивнул Велга. – Береженого бог бережет. За мной и – тихо…
Когда Александр осторожно глянул поверх последней ступени, его взору предстала почти круглая по своим очертаниям, поросшая редкой и короткой, выжженной солнцем травой, площадка, обрамленная по краям крупными камнями и можжевеловыми кустами. Была она величиной с четверть футбольного поля, и ровно на ее середине горел маленький костер. Возле костра сидел на плоском камне широкоплечий седой человек, одетый в длинный зеленоватый плащ с короткими рукавами и смотрел на огонь. Был он сед, но ни пожилым, ни, тем более, старым не казался. Наоборот. При одном взгляде на этого человека становилось ясно, что жизненной энергии и силами он способен без особого убытка для себя поделиться с доброй пятеркой молодых людей. Рядом с ним и на нем не было заметно ничего, даже отдаленно напоминающего оружия, и Велга, держа автомат наизготовку, выпрямился и шагнул на последнюю ступеньку.
Человек поднял голову, и глаза их встретились.
Александр вздрогнул.
На широком, цвета старого обожженного кирпича, изборожденном резкими, похожими на шрамы, морщинами, лице незнакомца сияли три глаза.
Два синих, словно море на горизонте в ясный день, и один – посреди лба – красный, будто уголек в костре.
– Добрый день, – сказал человек и улыбнулся, блеснув белыми мелкими зубами. – Идите сюда, Саша. И друзей своих зовите. Я вас тут с утра поджидаю.
– Кто вы? – отрывисто спросил Велга, демонстративно шевельнув стволом автомата.
– Вы можете звать меня … Распорядитель. Это не имя, а, скорее, должность. Но дело в том, что мое настоящее имя для вас труднопроизносимо.
– Вы… человек?
– Смотря, что вкладывать в это слово. Разговариваю. Две руки, две ноги, голова. Человек? Человек. Во всяком случае, гуманоид. А то, что у меня три глаза…. Так ведь и у вас, товарищ лейтенант, есть третий глаз. И вообще у всех людей. Просто он сильно атрофирован и прячется за лобной костью.