за ужином, обильным и прекрасно поданным. Когда убрали со стола, башелье, шестеро купцов и Гримо пошли погулять по саду, а дама тем временем велела постелить в одной из нижних комнат, дверь и окна которой при надобности открывались на улицу. Сделав это, она присоединилась в саду к гостям.

– Все готово, – сказала она им, – и вы можете идти отдыхать, когда пожелаете.

Лошадям задали еще зерна, и башелье откланялся. Гримо подремал немного, оделся, подошел к окну и прислушался, все ли спокойно на улице.

Было около полуночи. Совсем скоро Гримо услышал, как дьячок стучится в дверь, за которой почивала хозяйка того дома. Он увидал, как она вышла в сорочке, окутав тело лишь легким и коротким плащом. Они тут же обнялись и утолили взаимную страсть прямо на дороге, прежде чем сообща вернуться в дом. Спустя малое время после того, как они затворили за собою дверь, Гримо услышал пронзительные вопли и приглушенные стоны. Он взял свой меч и вышел, никем не замеченный. Шум усилился, послышались крики: «Держи вора! держи вора!». И в это время дьяк, забравшийся в верхние покои, не решаясь выйти там, где вошел, кинулся через окно на дорогу. Но один из купцов его упредил и пытался сбить с ног палкой; дьяк ловко уклонился от удара; но тут подоспел Гримо с мечом наголо; не различив толком дьяка во тьме ночи, он попал ему лишь по пятке, которую отсек и подобрал, пока дьяк, превозмогая боль от раны, убегал со всех ног; Гримо же вернулся в свое пристанище, улегся снова и проспал до наступления дня.

Наутро купцы были несказанно удивлены, увидев, что два их товарища ранены, тела их и шеи залиты кровью, и они вот-вот испустят дух. Сумки их были открыты, но не пусты, ибо вору, который обошелся с ними столь жестоко, не достало времени. Кто же был в сем повинен? Как могли подстроить подобную западню в доме, столь достопочтенном и известном? Все терялись в подозрениях и догадках. Злодей выбежал из дома, услыхав крики «Держи вора!»; его видели, а один из купцов даже досягнул ударом; стало быть, судья и шателен потакали ворам в городе; кому же отныне придет охота в нем пребывать, ежели здесь безнаказанно творятся подобные бесчинства? Шателен, человек весьма честный и порядочный, был глубоко огорчен; но ни малейшая улика не наводила его на след злодеев.

Гримо обратился к шателену:

– Если вы мне доверяете, сир, велите провести перед телами трех жертв всех жителей этого города без изъятия. Когда наступит черед виновных, нанесенные ими раны, без сомнения, откроются вновь и начнут кровоточить.

– Я сделаю, – промолвил шателен, – так, как вы просите.

Всем жителям, без различия возраста и пола, приказано было явиться на площадь, где выставили тела. Когда они проходили, Гримо велел им показывать пятки, не поясняя, зачем. Когда прошли все горожане, Гримо сказал:

– Теперь очередь церковников.

Их призвали, и напрасно рыжий дьяк скрывался и прикидывался больным, пришлось ему явиться, как и прочим. Едва лишь он ступил на площадь, как раны мертвецов разверзлись и пролили потоки крови. Гримо приблизился и заставил его обнажить ноги.

– Почему у вас только одна пята?

– Потому, – вымолвил тот, – что я по оплошности отсек ее, раскалывая полено.

– Вы лжете, – ответил Гримо, – вы потеряли ее сразу после того, как выпрыгнули из окна; и вот тому свидетельство: я ее подобрал, вот она.

Приложили пятку к ноге, ее утратившей, и дьяк, не в силах более притворяться, признался во всем, что он натворил.

– Что же ты замыслил, рыжий душегуб?

– Убить всех купцов, похитить все их добро и уйти в дальние страны с той дамой, что одарила меня своей любовью.

– Благодарю тебя за признания, – проговорил шателен, – но скажи мне, хозяин и хозяйка дома были ли осведомлены и одобряли ли то, что ты намеревался сделать?

– Ни он, ни она, – сказал дьяк. – Лучшего человека, чем муж, на свете не бывает; что до его жены, она сделала все возможное, чтобы отвратить меня от моих замыслов. Мне пришлось даже пригрозить ей смертью, если она проговорится кому-либо; и что же? уходя, она принялась стонать так громко, что перебудила всех, и крики вынудили меня спасаться бегством.

– Остается лишь свершить правый суд, – сказал шателен.

Привели сильного коня; дьяка крепко привязали к его хвосту и поволокли по улицам города и через поля, до тех пор, пока члены его, отделяясь один за другим, не оказались раскиданы повсюду. А даму заточили в башню до конца ее дней. Почтенный старик сохранил доброе имя, какового он и заслуживал; трех убитых купцов похоронили, прочих перевязали или исцелили; и, поскольку на морском побережье, в семи лье от Метониаса, их ожидал корабль, чтобы переправить их в Великую Бретань, Гримо принял их предложение довезти его. Купцы, расставаясь со своим хозяином, оставили ему в знак признательности одну из лошадей, брошенных лесными разбойниками. Гримо прослушал обедню, оседлал коня и вновь облачился в свои доспехи, не надев только шлема (ибо в те времена рыцари не пускались в путь невооруженными). Потом он простился со своим хозяином и с шателеном, в котором Гримо признал близкого родича и который оказал ему наилучший прием.

Они отыскали корабль на побережье и вышли в море. Первые дни плавания были прекрасны; с попутным ветром они миновали остров Гиппократа и без ущерба обогнули скалу Погибельной Гавани. Но на шестой день сильная буря выкинула их на берег острова, называемого Онагрина.

На острове Онагрине жил Тарус Большой, свирепый великан, ростом не менее четырнадцати пье[264], по мерам нашего века, питавший непреодолимую ненависть к христианам; оттого он предавал смерти всех, кого подозревал в приверженности новой вере.

Он похитил дочь короля Ресуса Аркоменийского, прекрасную Ресессу, которая страдала, будучи вынуждена принимать его ласки, и томилась в ожидании того дня, когда будет избавлена от этого чудовища. И сколь мерзок был жителям острова великан Тарус, столь сильно они любили и жалели прекрасную и добродетельную Ресессу. Из окон своего замка Тарус увидел купеческий корабль, гонимый на берег неистовыми волнами. Он встал, потребовал свои доспехи, змеиную кожу, служившую ему шлемом, свою булаву, фошар[265] и три дротика. Вооружась всем этим, он отправился бросить вызов Гримо, который, не теряя ни минуты, надел свой шлем и вскочил на коня.

Долго живописуемая битва, сочные краски которой – не что иное, как общие места из зарисовок такого рода, окончилась, как и следовало ожидать, гибелью Таруса и освобождением жителей острова, большая