– Решил все-таки… – улыбнулась Аня, поглядывая на подоконник. Там в любезно предоставленной персоналом кафетерия вазе стояли разлапистые лилии.

– А чего тут решать? Мне еще никогда так… – Смолин задумался на секунду, подбирая правильное слово (первое, что влетело на язык, было матерным). – Так хорошо не было. Никогда.

Бронникова рассмеялась:

– И ведь нет предела совершенству!

Рассмеялся и Смолин:

– И это мне говорит человек, у которого на телефоне мелодия Саймона…

– Да чего ты к ним прицепился? Хорошие ребята!

– Ну да… – не без доли иронии, но все-таки согласился Смолин.

– Слушай, я сейчас с тобой никуда не поеду. Не хочу. Да и Киселева не отпустит.

Она поглядела в окно, на улицу Розы Люксембург, сквозь вазу с цветами и сквозь стекло, забрызганное каплями недавнего дождя, а когда повернулась обратно к Вите и посмотрела в его глаза, увидела в них невообразимую грусть. И добавила:

– А ты возвращайся скорей. И если вернешься – у нас будет второе свидание. Обещаю. А второе свидание – это ведь гораздо серьезнее, чем первое. Если ты, конечно, понимаешь, о чем я…

Грусть в глазах Вити сменилась радостью, однако он, стараясь соблюдать приличия, произнес невозмутимо, прищурившись, как Клинт Иствуд:

– Конечно, детка. Я все понимаю. Даже больше, чем тебе кажется.

Анна хихикнула:

– И пожалуйста, Витенька, сделай что-нибудь со своей прической! Смени имидж! А?

Смолин, который обычно болезненно воспринимал упреки относительно внешности, тут почему-то, наоборот, обрадовался такому вниманию, но опять постарался скрыть это под маской легкой иронии.

– Ничего не имеешь против каре? – невозмутимо поинтересовался он, делая глоток кофе. Бронникова серьезно согласилась:

– Да хотя бы и каре. Но лучше – под Котовского.

Смолин впился в нее взглядом, надеясь увидеть характерные признаки шутки на лице, но не увидел ничего, кроме сосредоточенности. Бронникова продолжала, не обращая внимания на его пронизывающий взгляд:

– А кстати, как ты планируешь уехать в Питер без документов?

– Не думал еще. Не знаю.

– Я зато знаю.

– И как?

– Вот, держи. – Аня порылась в сумочке. – Это паспорт Коли Завьялова.

– И?..

– А Коля Завьялов сейчас лежит у меня в отделении. И будет еще лежать минимум неделю. Он лысый, как бильярдный шар, а на паспорте – глянь, волосатик. И возраста твоего. Короче, по нему улетишь, а из Питера мне вышлешь. Желательно DHL. А то отправишь «Почтой России» – и придется Коле у меня в отделении Новый год отмечать. А может, и не один.

Смолин улыбнулся в ответ:

– Доверяет тебе пациент…

– Ага. Интересно, а если бы ты лежал у меня в отделении, а Коле Завьялову ну очень был бы нужен паспорт, ты бы дал? На время?

– Тебе – да, – признался Смолин.

– Понятно, – улыбнулась Аня.

Им принесли счет, и Смолин оплатил его, сверкнув красной купюрой, полученной от Дмитриевского. Теплые глаза Бронниковой продолжали смеяться.

Он добрался до квартиры около семи вечера. Проводил Аню до дома. Подниматься не стал, да его и не приглашали, прощального поцелуя тоже не было, только веселое «сообщи, когда будешь уезжать». Но все равно встреча оставила приятные следы, и в квартиру Смолин зашел в превосходнейшем настроении. А там тоже все оказалось более чем в порядке: кухню заполнял аромат недавно поджаренного мяса, на столе стояла чуть запотевшая бутылка водки, рюмочки, тарелка с вареной картошкой и зелень. Мясо, видимо, доходило в сковородке на плите.

– О, – обрадовался появлению друга Василий, – ты как чувствовал…

Дмитриевский молча осмотрел пришельца и, достав еще одну рюмку, сел за стол.

– А может, не надо? – улыбаясь, спросил Смолин.

– Может, и не надо… – ответил Денис, разливая водку. – А может, и надо…

Витя уселся за стол, а Вася раскидал мясо по тарелкам. Выпили молча. Потом Смолин прервал тишину, наливая еще по одной:

– Наверное, все-таки надо…

– Наверное, да… – улыбнулся Денис, а Смолин протянул ему свой новый паспорт.

– Ух ты, – рассмеялся Дмитриевский и поднял рюмку. – Ну что же, давайте выпьем за замечательного человека, – сверился с документом, – Николая Завьялова, и дай бог ему скорейшего выздоровления!

– Откуда вы зна… – начал было Смолин, но не стал продолжать, а просто выпил и закусил лучком.

Удивительное дело, но в магазин ребята больше не бегали. Допили водку, доели мясо, потом Денис отослал фотографию паспорта Завьялова своей знакомой для покупки билетов, и они всей компанией двинулись перекурить на балкон.

– Денис Александрович, а можно личный вопрос? – спросил захмелевший больше других Василий.

– Личный? Ну попробуй…

– Мы давеча в церковь заходили, помните, и вы там что-то шептали вроде, молились как будто… Я заметил… Извините уж…

Вася немного покраснел, а Денис как ни в чем не бывало улыбнулся:

– Да уж. Совсем личный… Я не просил. Я – благодарил.

Вася молча и непонимающе смотрел на Дмитриевского. Тот же, помолчав минутку, пояснил:

– Лучшая молитва – это молитва благодарности. Когда начинаешь понимать, что на самом деле у тебя уже есть все что нужно, просто надо глазки чуть пошире открыть, чтобы увидеть. Вот тогда и ничего просить не хочется, а только благодарить.

А еще через час Денису прислали электронные билеты, и Смолин, изучив свой (а точнее, Завьялова), написал Бронниковой сообщение: «Улетаем завтра в 18.15. Из города надо выехать в 14.00». Та ответила через минуту: «ОК. К двум приеду за ключами». А он хотел было сострить, написать что-нибудь вроде «считаю секунды до нашей встречи», но вспомнил ее серьезный вид при прощании и не стал. Потом передумал и снова схватил телефон. А затем махнул рукой, убрал его и отправился спать.

В понедельник около десяти утра Дмитриевский сидел в своем офисе, в переговорной, и молча рассматривал Георгия Александровича. Тот нервно покручивал начинающие седеть усики и безмолвствовал. Денис опередил его вопросом:

– Георгий Александрович, где Рогачева?

– Я не могу найти эту … – Он матюгнулся и продолжил свое занятие, а Денис с жадностью вглядывался в него, выискивая хотя бы намек на юмор или блеф. Но не нашел ни того ни другого, хотя с чувством юмора у Георгия Александровича было все в порядке. Тот закрутил ус в подобие ракетной боеголовки и спросил, пристально глядя в глаза Дмитриевскому: