Он сидел такой свежий и довольный жизнью, как будто не отпел перед этим два концерта. Два концерта в один день! И рассказывал, что договорился сразу о четырех выступлениях назавтра вместо запланированных трех! Марик прекрасно понимал, что с его популярностью он легко собрал бы концертный зал и пять раз за день — на его выступления билеты разлетались в момент, люди занимали очередь к кассам с ночи, как в войну за хлебом. Но он даже представить себе не мог, чтобы петь два концерта в один день. Может быть, Алла все-таки права и он что-то принципиально делал не так?

* * *

Мопс обо всем договорился — в Каменске-Уральском вместо одного запланированного концерта должно было состояться два: в двенадцать часов дня и в семь вечера. Благо концерты пришлись на воскресенье, хотя Мопс уверял, что и в будний день они легко собрали бы зал: город металлургов, люди трудятся в несколько смен и с удовольствием придут послушать любимого певца перед работой.

Больше всех радовался директор местной филармонии, который благодаря двойному концерту с полным аншлагом разом выполнял месячный план по прибыли. Словом, все сложилось одно к одному, в Каменск-Уральском за ночь расклеили дополнительные афиши и мгновенно продали билеты. И Марат, до последнего в глубине души надеявшийся, что выступление не состоится, вдруг понял, что обратного пути нет. И занервничал.

— Главное, не бисируй, — уговаривала его Алла перед первым концертом. — Вышел, спел положенное, ушел. Береги голос.

Марат только морщился. Он переживал совсем не из-за голоса. Возможности собственных связок он отлично изучил еще в Италии, когда утром занимался с маэстро Чинелли, а после обеда и вечером репетировал самостоятельно, иногда по три-четыре часа подряд. У него, конечно, не луженая глотка, как у Кигеля, но и не такой нежный голосовой аппарат, как у Волка. Ленька, бедняга, что только не делает, чтобы поддерживать связки в нормальном состоянии: и в шарфы кутается, и всякую дрянь, вроде сырых яиц, глотает. Марат не сомневался, что технически у него получится спеть два концерта. Он боялся, что не сможет эмоционально выложиться два раза подряд. Он просто не успеет набрать за несколько часов всю ту энергию, которую привык выплескивать в зал. Так что беречь на первом концерте предстояло не голос, а эмоции.

На сцену он, как всегда, не вышел, а вылетел. Белый смокинг (предмет его особой гордости и жуткий дефицит, Мопс достал по блату и за огромные деньги), красная бабочка, рубашка с кружевами. С публикой в зале он контрастировал весьма заметно. На вечерние концерты, даже в рабочих поселках, люди старались принарядиться. А на дневной, похоже, пришли прямо с ночной смены. И лица уставшие, угрюмые. Но его увидели, услышали первые аккорды «Под звездами балканскими», заулыбались, оживились. В последнее время Марат завел традицию начинать концерт с той самой песни, которая когда-то принесла ему успех. Да и публика ее хорошо принимала.

Первая песня, вторая, третья. Концерт набирал свой обычный темп, Марик уже и забыл, что выступает днем. Градус поднимался: несколько популярных арий из «Севильского цирюльника», два романса и тут же в стык «Эта песня с тобой навсегда». Чуть оживить серьезный репертуар «Весенней песенкой» и «Первым поцелуем». И спустя два пролетевших, как миг, часа закончить концерт «Благодарностью музыке». Марат летал по сцене, то садясь за рояль, то возвращаясь к микрофону-стойке. Собирал цветы, дарил воздушные поцелуи, шутил с залом, предлагал спеть вместе с ним. Он был то молодым влюбленным повесой, то разочарованным в жизни и людях стариком Базилио. Он проживал восторг первого поцелуя и благоговейный трепет перед музыкой, вечной и великой. И, конечно же, он напрочь забыл о том, что собирался что-то там беречь и экономить.

Вспомнил, когда из зала понеслись крики «Бис». Одну песню все-таки повторил, но уже на последних ее аккордах поклонился и скрылся в кулисах. Народ еще долго хлопал и кричал, но расторопный Мопс уже увел Марата в гримерку, откуда не так слышно было, что происходит в зале.

В гримерках устроители всегда старались организовать для артиста какое-то угощение в местных традициях: в Туле обязательно ставили самовар и раскладывали пряники, на Кубани гастролеров закармливали фруктами, а в Астрахани могли и бутерброды с черной икрой и соленой осетриной подать. Здесь, в Каменск-Уральском, похвастать гастрономическими изысками не могли, так что на гримировочном столике остывал самый обычный чай, а рядом на тарелке обветривалась самая обычная подозрительно серо-зеленая колбаса. Марик машинально сел за столик и машинально отправил в рот кусок колбасы. Не обнаружив еще одного важного компонента, поднял вопросительный взгляд на Аллу. Она развела руками.

— Я не разливала. У тебя же еще один концерт сегодня.

А за дверью уже слышался недовольный голос Мопса, отмахивающегося от назойливых поклонников, желающих попасть к артисту.

— Переодевайся, машина уже ждет. А то сейчас пойдут ходоки к Ленину.

Марик передернул плечами, начал раздеваться. Он привык после концерта снимать напряжение рюмкой коньяка. И продолжать начатый за кулисами банкет в номере гостиницы или ресторане. Два часа отдававший все силы зрителям организм требовал еды и разрядки, интересного общения, посиделок, секса в конце концов. А потом отдыха до следующего дня. Сейчас же привычный распорядок ломался, и Марат не знал, что ему делать. Ехать в гостиницу, а там что? Читать книжку? Смотреть в окно? А куда деть весь тот адреналин, что кипел в крови? И главное, где взять этот адреналин вечером, уже через несколько часов?

В гостиничном номере Марат маялся от невозможности заняться чем-либо интересным. Уснуть невозможно, хотя он сегодня и не выспался. Плотно обедать нельзя, спиртное нельзя. Оставалось только цедить чай и слушать щебетанье Аллы. Молча слушать, потому что понимал — голос до вечернего концерта стоит поберечь. А Алла как будто наслаждалась моментом и не замолкала ни на минуту.

— И Мопс сказал, что за утренний концерт нам отдадут в конверте. А если все получится, то в Нижнем Тагиле он тоже устроит два концерта. И в Краснотурьинске…

Марат хотел одернуть ее, что еще не соглашался! Сегодняшний второй концерт был чистой воды экспериментом, и он уже ему не нравился. Но открывать рот не возникало ни малейшего желания, и Марик молча заваривал второй стакан чая и думал о том, что с Аллой им пора расставаться. Он уже сотни раз говорил себе, что пора. Что вот вернутся они из тура, и он сообщит ей, что всё. Их история и так слишком