Пока Анко с аппетитом уплетала гостинцы, я вскользь поинтересовался, когда её выпишут.

Анко с готовностью поделилась прогнозами и даже показала аккуратно перебинтованную ногу, которую я тут же просканировал. Мой сосредоточенный вид Анко позабавил.

В общем, получалось, что кто-то ей сказал ещё немного задержаться, чтоб точно исключить любые осложнения. Это, на минуточку, совершенно здоровой девушке, которую дожидаются бумаги на выписку! Сказав, что кое-что забыл, я тут же побежал выяснять, кто это такой умный! Оказалось, Кито! Этот упавший с пенька много раз решил, что мне надо отдохнуть в одиночестве! А меня спросить — религия не позволяет?! Надо мне такое одиночество или не надо! Да я кукухой еду, когда один остаюсь! Мне теперь что, в Госпитале ночевать?! В спальнике под дверью палаты Любимой?!

Всё же сдавать коллег не стал, притворившись, что они были правы. Но злобу затаил.

— И что? — с порога встретил меня вопрос Анко.

— Завтра точно выпишут, — с беспечным видом выдал я, — Ты, главное, не перенапрягай повреждённую ногу. Хорошо?

Анко покивала и, подвинувшись, похлопала ладошкой по матрацу койки. Сказать она не могла, так как жевала шарик данго.

От уютной непосредственности Анко в груди потеплело. Она показалась мне такой беззащитной и чертовски хрупкой… Просто вот хочется побыть рыцарем для своей прекрасной принцессы. Даже если она растрёпанная со сна и одета в больничную пижамку с штанинами, закатанными на разную длину.

Смешная такая.

— Я где-то испачкалась? — спросила Анко. — Ты так улыбаешься, будто у меня соус на носу висит или… на щеке он, да?

— Нет, Солнце моё, — я убрал ей за ухо прядь, — просто я соскучился по тебе.

Анко замерла, уставившись сквозь меня. Её глаза стремительно заполняли слёзы. Я переполошился, а она, громко шмыгая носом и с набитым ртом, пробубнила:

— Я тоже соскучилась. Всё никак не привыкну, что ты такой… такой… — Шмыг! — Такой!

Сказала так, будто это её «Такой» описало вообще все случившиеся изменения.

Пряча лицо, Анко зашептала, что понимает, как я её люблю, но ей всё ещё сложно в это поверить. Умом понимает, но не сердцем.

— Я тебя очень люблю! — с жаром уверил я Анко. — Как только тебя выпишут, мы сразу же пойдём и оформим наши отношения! Сначала в ювелирный, а потом сразу в департамент, где выписывают эти бумаги. Потому что у твоего кимоно нет подходящей броши для пояса! — не знал я, что ещё могу сказать, чтоб доказать серьёзность своих намерений.

Анко шмыгала носом, а я, прижимая её к груди, немного покачивался, чтоб успокоить. Подключив очарование моря, я убеждал её, что это не сон, говорил всякие нежности, обещал подарки и вкусняшки… Только бы она перестала рвать мне сердце сомнениями и страхами. Я ведь не могу от них закрыться, выключиться, пока использую этот навык… И мой собственный червячок сомнений из-за этого превращается в что-то из бестиария Дюны. Я ведь тоже сомневаюсь, что Анко останется со мной, зная обо всех моих недостатках, из-за того каким я был раньше, из-за моих поступков в прошлом.

В какой-то момент мне даже показалось, что тихие слёзы Анко могут превратиться в горестные стенания, и я скастовал Тишину, но этого не понадобилось.

Сам я думал о том, что ей должно быть ещё сложно забыть былое и те травмы, что нанесли ей отношения с Прошлым Умино. У меня сердце разрывалось от её тихих осторожных всхлипов. Почему-то была ассоциация с плотиной, которая держится на честном слове и силе воли Любимой.

— Ну-ну, — продолжая укачивать, шептал я, — не волнуйся. Всё будет хорошо. Я тебя очень лю…

Анко булькнула погромче, у меня началась паника.

— Ну… хочешь я тебе ещё данго принесу? Или чаю? Всё вместе? Всю кондитерскую? Или твоих любимых шашлычков Акимичи? Целый пучок! Хочешь?!

Анко задержала дыхание. Я подумал, что она сейчас сорвётся и станет рыдать ещё горше, а она рассмеялась. План сработал.

— Не нужна мне вся кондитерская. Или шашлычки… Мне. Нужен. Ты, — тыкала она пальчиком мне в грудь, при каждом слове. — Мой. Любимый.

Губы Анко были сладкие от данго и одновременно солёные из-за слёз. Я сотню раз успел пожалеть, что её ещё не выписали!

Дальше поцелуев не заходили, чтоб не увлечься и не устроить кому-то показ хоум видео в реале. Но даже так я чувствовал себя счастливым. Поцелуйчики — это здорово, но мне просто спокойно на душе, что Анко жива, здорова и в приподнятом настроении.

И всё же… Забыть я уже успел, как тяжело Анко было раньше. А ведь у неё иногда прорываются прежние воспоминания, которые просто так не уйдут и вряд ли когда-нибудь по-настоящему забудутся. Проблема лишь в том, что я не знаю, как ещё утешить, когда и так окружаю её любовью и заботой без остатка.

Всё ещё сказывалось истощение, так что Анко, устав от поцелуев, сползла мне на грудь, а потом и под бок, почти свернувшись калачиком в «гнезде» из одеял и моих рук. На собственной шкуре помня, как хочется в таком состоянии спать, я сидел так с ней, пока её дыхание не стало размеренным и глубоким.

Если бы не Кито и его додумки, я бы с Анко уже сегодня был дома, но пришлось возвращаться одному. — думал я, задумчиво поглаживая лавандовые пряди, и пытаясь аккуратно их распутать. — А завтра Совет и надо выспаться.

Но вместо того, чтоб сразу пойти домой, я отлавливал по Госпиталю Кито, чтоб выпытать реальную причину, почему Анко вообще не передали мне на попечение, а оставили в Госпитале с, всего лишь, истощением.

По меркам Госпиталя — это где-то как насморк — «Иди домой. Можно».

Кит от петлял от меня по коридорам, как лисица от ищейки. Наконец, мне удалось припереть его к стенке. Друг мне не особо убедительно вещал всё ту же лапшу, что моя любимая была абсолютно здорова, и они просто так решили её придержать. Была даже такая версия, что Анко может мне помешать перед Советом. Пришлось всячески извиваясь, разными вопросами выпытывать у этой скрытной сволочи, что не так.

— Да чего ты ко мне пристал? Я тебе уже всё сказал! — не выдержал наконец коллега. Здорова, она, здорова.

— Врёшь ты мне, поэтому и пристал. Что не так