а общеупотребимое. Прозвище, если хотите. У вас ведь тоже детей часто зовут Рыжиком или Ягодкой, особенно в глуши… Что вы смеетесь? Собственными ушами слышал, как здоровенного лесоруба старая матушка так окликала!

— Да я просто вспомнила, что у бабушкиной соседки младший сын — Одуванчик, — пояснила Ири. — Потому что у него волосы совсем светлые и легкие, прямо как пух! Но имя у него другое, точно, он говорил… А меня мама звездочкой называет, и другие часто тоже…

— Ну вот, у нас то же самое. И ты права, у ваших господ есть настоящие имена, только вы их никогда не слышали… Довольно об этом. — Он посерьезнел. — Ну что? Начнем?

Я кивнула и села рядом, Ири придвинулась поближе — глаза ее горели от любопытства.

— Ничего не бойтесь, — напомнил Ирранкэ перед тем, как мы окунулись в зеркальный омут. — Это всего лишь мои воспоминания…

Глава 15

Мы вновь очутились на берегу озера, только сейчас здесь, похоже, царило лето: стрекотали кузнечики, висели над водой стрекозы, то и дело срываясь за добычей. Невиданные яркие бабочки, с мужскую ладонь размером, если не больше, порхали над душистым разнотравьем, и порой не понять было: цветок это оторвался от стебля и взмыл ввысь или же громадная пурпурная бабочка взлетела со скромной ромашки…

— Здесь так красиво, — негромко произнес Ирранкэ, — и спокойно. Но почему настолько пустынно? В лесу мирно пасутся олени, птицы живут свободно и привольно, на лугу я замечал диких лошадей… И ни единого человека, только ты да я!

— А разве мы люди? — спросила фея.

Веретено ее по-прежнему вращалось без остановки, а кудель, казалось, не иссякала. Откуда она бралась? Может, подумала я, вспомнив слова Ири, здесь фея все тянет и тянет тонкую нить, а там, в водном отражении, та снова превращается в непряденую шерсть? И сколько это может длиться?

— Зачем ты придираешься к словам? Если я скажу «ни единого двуногого», ты засмеешься и укажешь на птиц? А если добавлю «лишенного перьев» — прикажешь своим невидимым слугам доставить ощипанного гуся?

— Ты слишком настойчив, — ответила она, помолчав. — Ты провел здесь совсем мало времени, но уже утомляешь меня своими вопросами.

— Думаю, ты просто разучилась разговаривать с… если я скажу «себе подобными», это не слишком тебя оскорбит? Мы ведь оба не люди, не так ли? — усмехнулся Ирранкэ.

— А еще ты дерзок.

— Вовсе нет. Просто я предпочитаю называть вещи своими именами. К чему тратить время на пустые разговоры, если можно провести его как-то иначе?

— О чем ты? — Фея подняла голову, но так и не взглянула на собеседника, она смотрела только на его отражение.

— О том, что мне хотелось бы взглянуть, что за земли скрываются вон за теми холмами, — Ирранкэ указал вдаль, — да не в этом озере, в отражении, которого нельзя коснуться, а своими глазами. И вместо того, чтобы часами напролет оттачивать на мне искусство красноречия, ты могла бы составить мне компанию. Если у тебя есть невидимые слуги, неужто они не смогут доставить нас туда? Или привести коней?

— За теми холмами ничего нет, — был ответ.

— Как так?

— Очень просто. Существует только то, что ты видишь. — Она повела рукой с веретеном. — Эта долина. Лес и луга, озеро и водопад. Мой дворец, самоцветные пещеры и подземные реки. За пределами этой долины нет ничего.

Воцарилась тишина, которую нарушали лишь птичий щебет, плеск воды да жужжание пчел, трудившихся на куртинке розового клевера (мне показалось, я чувствую его аромат).

— Это — мои чертоги, — произнесла Владычица вод. — Внутри возможно многое. Я даже могу превратить это озеро в бурный океан, пускай и ненадолго. Однако за чертой…

Она снова взялась за пряжу.

— За нею — обычный мир, верно я понимаю? — спросил Ирранкэ.

— Да. И если ты пришел сюда в надежде увидеть чертоги фей — иди и смотри. Я ведь сказала — ты волен входить куда угодно, кроме моих личных покоев. Во всяком случае, до тех пор, пока я сама тебя не впущу, — добавила она.

— О таком я не смею и мечтать, госпожа, — учтиво сказал он, убрав за ухо прядь волос. Шрам на щеке, я заметила, выглядел так, будто с момента ранения прошло не меньше года. В прошлый раз он был совсем свежим. — Однако, прошу, развей мое недоумение!

— О чем ты?

— Во всех легендах о бескрайних землях, которыми владеют подобные тебе, сказано, — произнес Ирранкэ, и голос его вдруг изменился, сделался глубоким и певучим, его хотелось слушать вечно, — о бесконечных анфиладах залов, где пируют и веселятся хозяева и гости, и случайные путники, о дивной музыке, которая льется сама собой, и великолепных балах, о пышных кавалькадах, прекрасных конях, не знающих устали, таких, на которых неделями можно загонять волшебного оленя с золотыми рогами, и охотничьих псах с горящими глазами, чьи зубы острее кинжала… Неужели это просто выдумки? Но ведь ты, госпожа, реальна, выходит, сказители просто приукрасили действительность?

— Нет, — ответила фея, помолчав. Казалось, она тоже заслушалась: веретено замедлило свой нескончаемый бег. — Все, о чем ты говоришь, правда.

— Но тогда… — Ирранкэ выразительно обвел рукой чашу долины, — в чем же дело? Вот это — все, что я могу увидеть?

— Я ведь сказала тебе — это мои чертоги, мои! — Владычица вод вскочила на ноги, чуть не выронив прялку. — Только мои, здесь нет больше никого и ничего! Никого…

Она закрыла лицо руками, и веретено упало в траву.

Ирранкэ, поднявшись следом, осторожно коснулся ее плеча.

— Чем я обидел тебя, госпожа, открой мне?

— О, ты вовсе не обидел меня, — фея издала то ли смешок, то ли сдавленный всхлип, — просто… напомнил.

— Об одиночестве? — негромко спросил Ирранкэ, и она, помедлив, кивнула.

«А он жестокий», — невольно подумала я. Впрочем, об алиях всегда говорили, что им чуждо человеческое сострадание, а уж о милосердии они имеют крайне смутное представление.

— Расскажи мне, госпожа, — попросил он. — Как вышло, что ты осталась одна? Ты же знаешь — я в твоей власти. Я не смогу выйти отсюда и поведать твою тайну кому бы то ни было помимо твоей воли. Так чего ты опасаешься?

— В самом деле, что скрывать? — негромко произнесла она. — Подай мое веретено…

— Прошу, госпожа. — Ирранкэ подхватил его с земли и вложил ей в руку. — И на этот вопрос ответь тоже: почему ты всегда прядешь? Кажется, я ни разу не видел тебя без рукоделия?

— Это часть моего проклятия, — был ответ.

— Но разве фею возможно проклясть?

— А кто сказал тебе, что я фея?