понять, что не так с видом. И только на третьем привале, на самом верху, до нее дошло: Шулай потерял почти все цветы. Купола, как и прежде, сияли белизной под полуденным солнцем, деревья и кусты все так же пышно зеленели, но крупных и мелких разноцветных клякс не осталось. Лала никогда не отличалась трепетной любовью к цветам, но сейчас ей стало неуютно. Осени и зимы, таких, как в Заморье, здесь не было, и списать исчезновение цветов на окончание жизненного круга не получалось. Приказав себе непременно разобраться по возвращении с этой загадкой, она сделала последний рывок наверх и остановилась, бросив бурдюк и раскинув руки, как крылья навстречу ветру.

Море на этот раз было неспокойным, и бесчисленные солнечные блики то и дело тонули в пенных волнах, неутомимо выныривая только для того, чтобы снова смешаться с водой. Лале показалось, что она чувствует отражение этих бликов на своем лице, и она пожалела, что не умела петь, потому что радость, которая рвалась из нее в небо, заслуживала самой красивой песни. Лале пришлось одергивать себя – не стоило бежать вдоль обрыва, петляя среди острых камней, да еще с грузом, ведь она совсем одна, и некому будет подхватить ее над пропастью.

Она старательно принюхивалась и приглядывалась, но ни запаха жареной рыбы, ни дыма костра не заметила и немного растерялась. В прошлый раз она следовала за Шурном и не следила за приметами. Решив, что тропа ведет только до пещеры, Лала просто пошла, внимательно вглядываясь в любой крупный камень, который мог скрывать вход.

Резкий птичий крик напугал ее. Орел, круживший над ней уже некоторое время, вдруг спустился на обломок скалы чуть в стороне от тропы. Птица оказалась старой и облезлой, из тех, что уже не могут охотиться и доживают свой век, питаясь падалью.

– Ты ослеп, что ли? Меня рано есть, – хмыкнула Лала и сделала шаг. Но тут ее взгляд скользнул по камню, на котором устроился старый хищник, она вздрогнула, споткнулась и чудом не упала. Падальщик озабоченно и сварливо охранял человеческие останки в рваном буром плаще.

Лала подошла ближе и замахнулась на стервятника, но тот лишь чуть отодвинулся, не покидая камня. Кости с остатками плоти лежали так, будто перед смертью человек свернулся в клубок, пытаясь согреться. На мгновение Лалу обожгло ледяным дыханием Хвори, и она даже обернулась – до того осязаемо было дуновение холода за спиной. Но нет, она была тут совершенно одна, не считая птицы и мертвеца. Осторожно убрав с его головы рваный капюшон, Лала охнула. Грязные рыжие косы, сложно переплетенные и схваченные красными нитями, свидетельствовали, что умерший был Мастером Смерти.

Лала сделала несколько глубоких вдохов и внимательно осмотрела останки, не обращая внимания на беспокойный клекот падальщика. Кости целы, на ребрах нет царапин, которые обычно остаются, если кинжал бьет в сердце. Лале не хватало знаний, чтобы по разложившемуся трупу определить точную причину смерти, но одно было неизменным: Мастера Смерти простым оружием не убить, а черные кинжалы всегда оставляют следы на костях. Значит, это был яд. Особый, который действует не только на простых людей. Она вспомнила недавнее приключение в пустыне, необычайный внутренний холод и чудесное спасение. В первую очередь нужно поговорить с Шойду. И узнать в городе, не пропадал ли кто из мастеров.

Бросить останки Лала не могла. Она прогнала стервятника двумя точно брошенными камнями и решила похоронить неизвестного собрата. Кинжал рыл каменистую почву, как песок, и небольшой ямы вполне хватало, чтобы переместить туда кости. Лала потянула мертвеца за плащ, и когда он свалился в яму, его правая рука, до того спрятанная от глаз Лалы, оказалась на поверхности. Лала застыла, глядя на пальцы. Их было четыре. Мизинца правой руки не хватало только у одного Мастера Смерти во всем городе.

Она села на камни, не в силах справиться с дрожью в ногах, и с трудом пошевелила внезапно высохшими губами:

– Как же это? Шурн…

Глава семнадцатая

Череп, покрытый остатками истлевшей кожи, страшно улыбался ей, будто специально не хотел отвечать. Зато громко и мерзко закричал вернувшийся стервятник. Ему хватило птичьего ума понять, что еды здесь больше не будет, и он со всем отчаянием вечно голодного старика решил отстоять свое пропитание. Если бы не птица, Лала долго бы еще сидела над ямой, а так пришлось действовать. Она снова швырнула в стервятника камень и быстро закопала останки Шурна.

За время, проведенное в Пустыне, она привыкла, что людям не нужны кладбища. Но теперь в памяти всплыл небольшой погост позади замка Фурд. Простолюдинов хоронили под большими камнями, на которых выбивали только имя, а у семьи владельца замка были красивые надгробия в виде башен. Когда умерла Асма, маленькая Лала тайком нарисовала на ее камне букет лилий и каждый год обновляла краску. Лале захотелось сделать камень над последним местом упокоения Шурна тоже каким-то особым, но ничего кроме кинжала под рукой не было. Тогда она высекла надпись: «Мастер Смерти Шурн. Хороший человек».

Отдыхая от непривычного труда каменотеса, Лала бездумно шарила взглядом по земле и вдруг заметила чахлые ростки чернолиста. Это избалованное растение требовало хорошей почвы и обильного полива. Здесь ничего подобного не было. И все же семена, странным образом попавшие туда, где плоды чернолиста никогда не вызреют, проросли и жалко колыхались на ветру.

– Откуда здесь чернолист? – спросила она то ли у себя, то ли у несчастного стервятника, оставшегося без пропитания.

Ответа не последовало, но свежее воспоминание о схватке в пустыне и о рассыпавшихся по песку семенах, что спасли ей жизнь, пронзило Лалу, как раскаленная игла знахарки. Как знать, может, и на том месте, где Лала из последних сил ела эти блестящие семечки вместе с песком, кое-что прорастет. Подозрения жадно пожирали ее мысли, но спросить совета было не у кого.

Бесцельно глядя на волнующееся море, Лала стояла над обрывом, не в силах ни уйти, ни пуститься на дальнейшие поиски пещеры. Раздавленный горем старый стервятник горбился на камне неподалеку, и Лале стало его жаль. Она осмотрелась в поисках какой-нибудь живности, мыши или птицы. Она была готова убить для доживающего свой век хищника кого угодно, даже дрома. Но поймала себя на мысли, что слишком расчувствовалась. Мастеру Смерти не подобает такое поведение. Лала тряхнула головой, бросила на птицу последний сочувствующий взгляд и направилась обратно. Но не сделала она и пяти шагов, как в лицо ей врезалась летучая мышь, ошалевшая от солнечного света. Лала споткнулась и чуть не упала от неожиданности, а когда проследила полет заполошной мыши, то увидела вход в пещеру.

Ей понадобилось очень много времени, чтобы решиться и войти. Но все страхи были напрасными, ничего ужасного и кровавого