этот обезумевший от ревности музыкант уготовил ей?! Плен? Или – от этой внезапной мысли Вероника даже похолодела – жуткую смерть от обезвоживания?

Затаив дыхание, около минуты пленница прислушивалась, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук снаружи, но все было бесполезно. То ли двери гаража были настолько герметичными, либо на улице царила тишина.

Вероника вернулась к матрасу, обратив внимание на синее пластмассовое ведро, притулившееся в самом углу гаража. Неподалеку от него стояла полуторалитровая бутылка минералки, и Соколову неприятно кольнуло:

«Матрас, вода, ведро… Можно спать, пить и ходить в туалет».

Все верно. Значит, она здесь надолго.

– Но на одной воде я долго не протяну, – начала вслух размышлять Вероника. – А значит, кто-то здесь должен появиться, чтобы принести еду.

Подумав, она невесело добавила:

– Это только в том случае, если меня не планируют умертвить с помощью голодной смерти.

Еще раз осмотревшись, девушка решила на всякий случай проверить смотровую яму. Пока Соколова спускалась вниз, ей вдруг пришло в голову, что ее похищение наверняка не было спонтанным. Перед тем как привезти ее сюда, скрипач полностью освободил гараж. Даже невооруженным взглядом было заметно, что раньше здесь находился склад вещей или оборудования – вдоль стен на полу виднелись более светлые, незапыленные участки, кое-где угадывались контуры ящиков или контейнеров.

Смотровая яма, как и предполагала Вероника, была абсолютно пустой. Но и не проверить ее она не могла. Несколько застарелых масляных пятнышек, и все. Даже ни одного болтика или гайки, ничего.

Уже вылезая обратно, девушка услышала возню, доносящуюся снаружи. Спустя мгновенье дверь гаража отворилась, и внутрь шагнула сухопарая фигура.

– Здравствуй, любовь моя, – произнес до боли знакомый голос, и у Вероники потемнело в глазах.

– Что… – на мгновенье у нее перехватило дыхание, – что тут происходит?! Почему я здесь?!

Анатолий неторопливо вышел в освещенное место. На нем были светлые джинсы и гавайская рубашка навыпуск. На загорелой шее скрипача поблескивала золотая цепочка.

– Я очень рад тебя видеть, Вероника, – произнес он, одаривая девушку лучезарной улыбкой. – Как ты себя чувствуешь?

– Немедленно выпусти меня отсюда.

На лице музыканта появилось выражение, какое бывает у родителей, когда их ребенок требует слишком дорогую игрушку.

– Прости, но я не могу сейчас этого сделать.

Он сделал шаг вперед, и Соколова инстинктивно отпрянула, прижавшись спиной к стене.

– Анатолий, вы понимаете, что делаете? – спросила она, пытаясь вглядеться в глаза своего похитителя. Никакого проблеска, лицо Яковлева было ровным, лишь губы упрямо сжаты, превратившись в бескровный разрез.

– Это называется преступление! – воскликнула Вероника. – Вы похитили человека! Неужели вы не осознаете это?!

– Не утрируй, любовь моя, – промолвил Анатолий. – Я просто привез любимую девушку к себе домой. Беда в том, что, к сожалению, она пока не осознает своего счастья.

Вероника не могла поверить своим ушам. Похоже, Анатолий окончательно сошел с ума.

– Ни один суд меня не осудит, когда узнает, какие чувства сподвигли меня на это, – продолжал он. – У тебя ничего нет, Вероника. Я же дам тебе все.

Она покачала головой:

– Вы сумасшедший.

– Каждый из нас по-своему сумасшедший, – миролюбиво отозвался скрипач. – Но сейчас я делаю для тебя благое дело. Это равносильно тому, как смазывать йодом ранку маленькому ребенку. Он плачет и ругается, не понимая, что все это делается ради него. С тобой точно так же. Но когда-нибудь ты поймешь меня. Тебе нужно подумать и осмыслить, что противиться нет смысла. Слава богу, что времени у тебя будет предостаточно.

– Значит я – твоя пленница? – тихо спросила Вероника.

– Ты – мое все, – широко улыбнулся Анатолий. – Но пока ты привыкаешь к своей новой жизни, тебе придется некоторое время пожить здесь.

– Я не останусь тут ни секунды, – решительно заявила Вероника, направляясь к двери. – Уйди с дороги!

Глядя в ее сверкающие от гнева глаза, скрипач расхохотался:

– Ну вот, мы и снова на «ты»!

Проскользнув мимо Анатолия, Соколова кинулась к выходу. Она видела перед собой лишь тонкую полоску солнечного света, позабыв обо всем на свете. До спасительной двери, которую Анатолий оставил приоткрытой, осталось всего пару метров, как в ее куртку вцепились цепкие пальцы:

– Не так быстро, котенок.

Взвизгнув, Вероника рванулась вперед, но рука держала ее крепко. Затрещала материя. Извернувшись, она попыталась ударить безумца ногой в пах, но неожиданно почувствовала тихий треск, и через мгновенье ее тело пронзила ошеломляющая судорога. Ноги пленницы подкосились, и она без чувств рухнула прямо на бетонный пол.

– Ну, зачем ты так, крошка? – хмыкнул Анатолий, убирая в карман электрошокер. – Все равно ведь будет по-моему!

С этими словами он схватил Веронику под мышки и, кряхтя от напряжения, потащил ее к матрасу. Выравнивая дыхание, некоторое время скрипач молча смотрел на нее.

– Решила коготки свои показать, да? – задумчиво произнес он и, наклонившись, неожиданно резко рванул ворот служебной рубашки, которая была на девушке. Мелькнул белоснежный лифчик, и Яковлев плотоядно облизнулся. Наконец-то…

Его глаза сверкнули маслянистым блеском, и он прерывисто вздохнул.

– Нет, – вслух проговорил он. – Всему свое время. Я хочу видеть твои глаза, когда буду делать это с тобой.

Насвистывая, он вышел из гаража, а когда вернулся, в его руках были наручники. Подтащив тело бесчувственной девушки к трубе отопления, он приковал к ней левую руку Соколовой. Затем наклонился и, убрав спутанные волосы с лица узницы, нежно поцеловал бледную щеку.

– Пока, дорогая, – промурлыкал он. – Обещаю, мы скоро увидимся.

Ультиматум

Когда главный врач частного медицинского центра «НеБолит» Игорь Анатольевич Евсеев вошел в палату, Павлов, полностью одетый, сидел за столом и допивал кофе.

– Артемий Андреевич, доброе утро, – поздоровался Евсеев.

– Доброе.

– Медсестра сообщила, что вы хотите что-то сказать? Кстати, смотрю, вы куда-то собрались. Но о выписке пока не может быть и речи!

Отодвинув пустую чашку в сторону, Артем поднялся.

– Я хотел поблагодарить вас за радушный прием, Игорь Анатольевич, – сказал он. – И заодно попрощаться. Пожалуй, свое лечение я закончу в другом