Свадьба прошла так же, как любая другая, – разве что одним из шаферов выступил экс-любовник жениха, да еще и лишивший его невинности. Рената надела белое кружевное платье и золотое колье с бриллиантами, которое я ей преподнес к свадьбе. В руках она держала букет цветов и выглядела прелестно. Ни мои, ни ее родители не приехали, зато прилетело множество друзей: Тони Кинг, Джанет Стрит-Портер. Тони, новая жена Берни, была одной из подружек невесты. Род Стюарт не смог выбраться, но его менеджер Билли Гафф прислал телеграмму с перефразированной цитатой из моей песни I’m Still Standing: «Возможно, ты еще стоишь, дорогуша, но мы все здесь валяемся на гребаном полу».

Мы вышли из церкви, и нас сразу окружили поклонники и папарацци. Толпа аплодировала. Из открытого окна неслась музыка – кто-то включил песню Kiss The Bride из альбома Too Low for Zero. Несмотря на название, это самая неподходящая песня для свадьбы, хуже только D.I.V.O.R. C. E. Тэмми Уайнетт[172]. Я пел: «Не говори «да» – скажи «прощай», и, заглушая мое пение, кто-то зычно прокричал поздравление в чисто австралийском стиле: «Ну наконец-то, блин! Молодчина, старый пухляк!»

Прием состоялся в отеле «Сибел» и прошел со свойственной мне скромностью. Белые розы доставили из Новой Зеландии, где мы собирались провести медовый месяц. Подавали лобстеров, перепелок и оленью вырезку; из вин – винтажное «Шато Марго» и «Пулиньи-Монтраше»; под музыку струнного квартета в зал ввезли пятиярусный свадебный торт. По традиции гости говорили речи и читали поздравительные телеграммы. Опять же, по традиции, Джон Рид кому-то врезал, кажется, репортеру газеты «Сан» – наверное, чтобы тот постарался написать о свадьбе пристойную заметку.

Позже празднование переместилось в мой номер, к морю алкоголя и горе́ кокаина. Здесь я должен сказать важную вещь: во время развода мы с Ренатой договорились, что никогда не станем публично обсуждать интимные детали нашего брака. И я уважаю нашу договоренность. Правда в том, что ничего плохого о Ренате я сказать попросту не могу. Как, впрочем, и все, кто ее знает. Единственный человек, который отнесся к ней холодно, – моя мать, но Рената здесь вообще ни при чем. Думаю, мама просто не хотела признавать, что пуповина, связывающая нас, наконец перерезана, и кто-то другой займет главное место в моей жизни.

Но мои проблемы никуда не делись. Я все так же закрывался в спальне с горой кокаина наедине. Все в «Вудсайде» знали, что я сижу на наркотиках, и принимали это как данность. Помню, однажды Глэдис, одна из уборщиц, отвела меня в сторону и тихо сказала:

– Я убиралась в вашей спальне, сэр, и нашла ваше особое белое лекарство на полу. Так вот, я положила его верхний ящик прикроватной тумбочки.

Да, там и лежал мой белый порошок, на том же зеркале, где я выкладывал полоски. Я надеялся, что стабильные отношения положат конец моей дурной привычке. Но так не бывает. Это не могло помочь. Потому что проблема решается не так.

Рената вышла замуж не просто за гея-наркомана, что само по себе невесело. Но она вышла за гея-наркомана, чья жизнь повернула в ту сторону, о которой он даже не помышлял. Пару лет все шло нормально, по крайней мере по моим стандартам. Я смотрел, как «Уотфорд» проигрывает на Кубке Англии. Записал еще один альбом, Ice on Fire. Его выпустил Гас Даджин – мы не работали вместе с середины семидесятых, и вот теперь воссоединились. В Британии громким хитом стала Nikita, песня о любви к русской девушке, которую Берни не то случайно, не то из озорства назвал мужским именем. На концерте Live Aid за сценой я построил площадку с искусственным газоном и барбекю. В тот день еще Фредди Меркьюри пришел в радостном возбуждении после триумфального выступления Queen и в своем неповторимом стиле начал подшучивать над моей шляпой: «Дорогуша! Что за хрень у тебя на голове? Да ты вылитая королева-мать!» Летом 1986 года я ходил на стадион «Уэмбли» на прощальный концерт группы Wham!. Джордж Майкл принял важное решение отказаться от «легкомысленной попсы» и стать серьезным автором и исполнителем – в честь этого события на концерт я приехал на трехколесном авто «Релайант Робин» и в костюме Рональда Макдональда. Чтобы подчеркнуть солидность своего нового образа, Джордж хотел спеть Candle In The Wind, но я отпихнул его и сыграл ресторанно-фортепианную версию песни «Битлз» When I’m Sixty-Four.

Но позже в тот год на меня посыпались неприятности. Во время турне по Америке я заметил, что со мной происходит что-то не то. Мы выступали в Мэдисон-сквер-гарден, и я вполне нормально пел на сцене. А вот за кулисами мог только шептать. Я решил, что между концертами мне надо дать связкам отдых, и постарался превратить все в шутку: напялил парик в духе Харпо Маркса[173], плащ и в таком виде расхаживал за сценой, не говоря ни слова, но громко трубя в трубу.

Но в Австралии проблемы с голосом усугубились. Только что вышел мой новый альбом под названием Leather Jackets, и, должен признаться, никогда я не был так близок к провалу. Раньше я запрещал себе принимать наркотики во время записи, но на этот раз изменил правилу, и кокаин, как и следовало ожидать, сильно повлиял на мои творческие способности. В альбом я запихнул весь старый мусор, какой только удалось найти. Главным синглом предполагалось сделать Heartache All Over The World – песню настолько пустопорожнюю, что даже под микроскопом не разглядишь ни крупицы смысла. О чем только я думал? Собрал какие-то древние ошметки, композиции, которые оказались недостаточно хорошими для других альбомов, – и вот теперь, после пары дорожек кокса, меня озарило: они же гениальны, публике необходимо их услышать, причем немедленно! Что уж говорить про наше совместное с Шер творение под названием Don’t Trust That Woman. Там была такая строчка: «Разверни ее задом, и пусть катится лесом». О моем истинном отношении к этой песне красноречиво говорит тот факт, что автором я обозначил не себя и Шер, а Шер и мою старую придуманную героиню леди Шок Айс. Но это не помешало мне записать песню и вставить ее в альбом – я был явно не в себе и не дружил с логикой.

Но не все было так ужасно: композиция Hoop Of Fire получилась довольно стильной, особенно на общем фоне. А баллада I Fall Apart стала еще одним примером волшебного дара Берни сочинять стихи, абсолютно точно соответствующие моей жизненной ситуации. Как будто я написал их сам. И все же в целом альбом Leather Jackets получился ниже плинтуса.

Поэтому гастрольное турне, которое планировалось после его выхода, я собирался сделать совсем особенным – ярким, амбициозным, западающим в память, лишь бы как-то перебить негативное впечатление от альбома. Я попросил Боба Маки подготовить экстремально безумные наряды, и ему это удалось. В Австралии я выходил на сцену в гигантском розовом парике в духе причесок индейцев-могикан с леопардовыми вставками по бокам. Другой парик имитировал укладку «взрыв», которая в восьмидесятые была на пике моды благодаря ее изобретательнице Тине Тернер. И, наконец, еще один мой сценический образ ассоциировался с Моцартом, который внезапно решил стать участником глэм-рок-группы: белый блестящий костюм, напудренный парик в стиле восемнадцатого века, белый грим на лице и нарисованная черная родинка-мушка. В этом наряде мне предстояло играть вторую часть концерта в сопровождении Мельбурнского Симфонического оркестра. Наверняка кто-то посчитал, что я слишком уж заношусь, – какая-то рок-звезда, видите ли, изображает великого классического композитора. Ну что ж, ловите признание: в первую очередь комплексовал по этому поводу я сам.