Почуяв неладное, газета начала предпринимать отчаянные попытки нарыть на меня хоть что-нибудь. Они преследовали меня везде. В «Сенчери Плаза» в Лос-Анджелесе мой пентхаус был напичкан «жучками». Адвокаты предупреждали нас, что такое возможно, – в этом номере всегда останавливался президент Рональд Рейган. Так что апартаменты перед моим въездом осматривало ФБР. Меня запугивали, звонили и требовали, чтобы я отозвал иски. «Сан» предлагала заплатить пятьсот фунтов мальчикам по вызову, если они скажут, что спали со мной. Желающих выстроилась очередь, но все они врали настолько безбожно, что «Сан» не решилась это печатать.

Самая, пожалуй, удачная выходка газеты – публикация полароидных снимков десятилетней давности, украденные из моего дома. Там запечатлено, как я занимаюсь оральным сексом с каким-то парнем. То, что «Сан» это обнародовала, было унизительно. Я пытался утешиться тем, что теперь я уж точно во всем первый – первый в истории музыкант, чьи два дебютных альбома попали в топ американских чартов, первый артист, занимавший верхнюю строчку американских хит-парадов семь лет подряд; и вот теперь – первая в истории знаменитость, чей оральный секс запечатлен на страницах издания национального уровня. Но со стороны «Сан» это выглядело уже как шаг отчаяния. Ну да, мужчины-геи занимаются оралом, за такие откровения Пулитцеровскую премию не получишь. Создавалось впечатление, что статья больше говорит о настрочившем ее журналисте, чем, собственно, обо мне: текст изобиловал выражениями типа «отвратительные извращения» и «маниакальная тяга к перверсиям». Насколько же унылой должна быть сексуальная жизнь человека, который считает оральный секс верхом извращенного разврата!

Все это тянулось месяцами, и я подал уже семнадцать исков. Рад бы сказать, что ни разу не сомневался в своей победе, но, увы, это было не так. Иногда меня охватывал праведный гнев, и тогда я был готов разорвать их на куски. Иногда я лил слезы в полном отчаянии и мечтал провалиться сквозь землю от стыда. Допустим, я не совершал того, что они так лживо расписывали. Но я знал, что в принципе мог бы такое совершить. Я сидел на кокаине – секрет, раскрыть который можно было с легкостью. Конечно, я не занимался сексом с несовершеннолетними, но был абсолютно неразборчив в выборе партнеров – несколько лет назад кто-то из случайных бойфрендов, уходя, прихватил с собой мой перстень с сапфирами и бриллиантами, часы и наличные деньги.

Меня тревожила перспектива очутиться в суде и предавать публичности мою частную жизнь. И я все время с опаской ждал, что «Сан» придумает что-нибудь новое, чтобы окончательно втоптать меня в грязь. Все эти мысли вынуждали меня поступать так, как я всегда поступал, когда совсем не оставалось сил, – запираться в своей комнате, как в детстве во время родительских скандалов, и полностью отстраняться от происходящего. Единственная разница – теперь я запирался в комнате с батареями бутылок спиртного и горами белого порошка. Я мог ничего не есть по три дня подряд, но, выбираясь из спальни, набрасывался на еду и обжирался так, что едва мог ходить. А затем немедленно впадал в панику из-за того, что наберу лишний вес. Тогда я начинал усиленно прыгать вверх-вниз, чтобы вызвать у себя рвоту.

Таким образом я заработал булимию, хотя в то время еще не знал, что это такое. Зато опытным путем я выяснил, что некоторые продукты извергнуть из себя сложнее, чем другие. Все плотное и тяжелое наподобие хлеба выходит с трудом: в итоге приходится, скрючившись, долго мучиться над унитазом. Чтобы все происходило легко, пища должна быть мягкой, поэтому мой рацион стал совсем уже странным. В периоды обжорства мой обычный прием пищи состоял из двух банок моллюсков из «Сэйнсбери» и полукилограммовой упаковки мороженого с арахисовым маслом марки «Хааген-Дазс». Я закидывался этими продуктами, а потом избавлялся от них, засовывая два пальца в рот, и думал, что никто ничего не замечает. Конечно, я ошибался – такое трудно не заметить, если ты появляешься на людях, воняя рвотой и с заплаканными глазами, ведь слезы всегда текут, когда тебя выворачивает наизнанку. Но никто ничего не осмеливался мне сказать, все боялись последствий. Сегодня это все – и то, как я ел и как себя вел, – кажется мне бесконечно отвратительным. Но тогда это было частью моей жизни.

Тем не менее в самые черные минуты я брал себя в руки и утешался двумя мыслями. Первая: в том, что касается борьбы с «Сан», мое дело правое. Если бы хоть одна их мерзкая история соответствовала действительности, я бы ни за что не решился подать на них в суд. И вторая: как бы плохо мне сейчас ни было, есть люди, которым гораздо хуже, и они находят в себе силы сражаться с проблемами, по сравнению с которыми мои беды – ерунда.

Пару лет назад в приемной врача я прочитал в журнале «Ньюсуик» статью об американском подростке Райане Уайте из штата Индиана. Его история одновременно привела меня в ужас и вдохновила. Мальчик родился с гемофилией, и во время переливания крови его заразили СПИДом. Эта болезнь постоянно ходила где-то рядом со мной. Персональный помощник Джона Рида Нил Картер – первый на моей памяти, кто умер от СПИДа: ему поставили диагноз, и через три недели он скончался. А потом словно разверзлась бездна. Из каждого разговора с Тони Кингом – в Америке тогда болезнь была более распространена, чем у нас, – я узнавал, что наш общий старый друг или друг друга тоже болен. Секретарша Джона Рида Джули Леггатт – первая женщина в Британии, у которой диагностировали ВИЧ. Мой бывший бойфренд Тим Лоу тоже оказался ВИЧ-позитивным, как и еще один бывший, белокурый красавчик Вэнс Бак из Вирджинии. Он обожал Игги Попа, и именно фото Вэнса стоит на обложке альбома Jump Up! прямо под песней, которую, думая о нем, написали мы с Гари Осборном. Ужасно. Поговорите с любым геем, пережившим семидесятые и восьмидесятые годы прошлого века, – и он расскажет вам похожую историю. Каждый тогда потерял кого-то из близких, и никто не способен забыть нависшую над нами атмосферу страха.

Но дело было даже не в том, что Райана случайно заразили СПИДом. Ужасно то, что началось после постановки диагноза. В родном городе Кокомо его подвергли полной изоляции. Запретили посещать занятия – якобы он заразит других школьников. Он и его мать Джинни в буквальном смысле вступили в войну. Министерство образования штата Индиана приняло решение в пользу Райана, после чего группа родителей подала иск против его возвращения, и им разрешили провести в школьном спортивном зале аукцион, чтобы собрать средства на адвокатов. В иске было отказано, и тогда все те же родители основали новую альтернативную школу, лишь бы их дети не приближались к Райану. Его оскорбляли на улице, на его школьном шкафчике краской из баллончика писали «ПИДОР», портили его вещи. Прокололи шины у автомобиля его матери, а однажды выстрелили в окно их дома из ружья. Мальчика поддержали журналисты местной газеты, и тут же на них посыпались звонки с угрозами. Даже районная методистская церковь повернулась к парню спиной: в день празднования Пасхи никто из прихожан не пожал Райану руку и не сказал: «Мир тебе».

Переживая весь этот кошмар, Райан и его мать Джинни вели себя невероятно храбро, достойно и с пониманием. Будучи христианами, которые не на словах, а на деле следуют учению Христа, они простили тех, кто превратил их жизнь в ад. Никого не осуждали, но пытались донести до людей правду о незнакомой страшной хвори. Райан начал вести просветительскую работу – умно, доходчиво и с состраданием рассказывал людям, больным СПИДом, об их болезни. И это в то время, когда общество все еще воспринимало СПИД как божью кару, насланную на гомосексуалистов и наркоманов!