Я выяснил, что Райану нравится моя музыка и что он был бы рад встретиться со мной. Связался с его матерью и пригласил их на концерт в Окленд, а на следующий день повез на экскурсию в Диснейленд. Джинни напоминала мне женщин моей семьи, особенно бабулю: тоже из рабочего класса, такая же прямая и откровенная, трудолюбивая, добрая, но с твердым характером. И Райан оказался просто замечательным парнем. Ему было уже совсем плохо, и я возил его в инвалидном кресле, но он не злился, не горевал и ни разу не сорвался. Этот мальчик не ждал жалости или сочувствия. Он знал, что ему осталось не так уж много, и не хотел тратить время на жалость к самому себе или на злобу на окружающий мир – ведь жизнь так коротка. Обычный милый паренек, который старается жить нормально, насколько возможно в его ситуации.

Замечательная это была семья.

Мы все время общались. Я звонил, посылал цветы, спрашивал, могу ли чем-то помочь. Если выдавалось свободное время, приезжал навестить Райана. Они не могли больше жить в Кокомо, и я одолжил Джинни деньги на переезд в Сисеро, маленький городок неподалеку от Индианаполиса. Я хотел просто отдать ей эти деньги, без возврата, но она настояла на том, что возьмет только в долг – даже составила договор и вынудила меня его подписать. Каждый раз, впадая в черную тоску из-за своих неприятностей, я думал о Джинни и Райане. Вот где настоящая храбрость перед лицом самых тяжелых испытаний, говорил я себе. Прекрати исходить жалостью к Элтону Джону. Живи и борись.

Пока шла война с «Сан», я старался меньше появляться на людях. Но тут вмешался Майкл Паркинсон[182]. В семидесятые я приходил на его телешоу; тогда я играл на фортепиано, а актер Майкл Кейн пел Maybe It’s Because I’m A Londoner. Позже мы с Майклом подружились. Он связался со мной, когда в «Сан» появилась первая статья, и сказал, что сейчас ведет на ITV новое ток-шоу под названием «Один на один», где каждый эпизод посвящен одному гостю. Почему бы мне не приехать в Лидз и не принять участие? Я засомневался, но он настаивал:

– Понимаешь, я делаю это не для себя, а для тебя. Я знаю тебя, и в курсе того, на что способна «Сан». Ты не делаешь публичных заявлений, и это неправильно. Ведь если ты молчишь, люди начинают думать, будто тебе есть что скрывать.

В итоге я пришел на шоу. Видео есть на YouTube – там сразу видно, как сильно подействовала на меня история с «Сан»: небритый, одет кое-как, бледный, кажусь измученным. Но все прошло хорошо, и аудитория явно была на моей стороне. Майкл спросил про «Сан», и я ответил, что недавно они пытались подкупить помощницу моего личного врача, чтобы заполучить мою медицинскую карту.

– Наверное, хотят изучить мою сперму, – предположил я. – Странно, ведь если верить их статьям, моей спермы у них уже должно было набраться несколько ведер.

Вскоре после этого мальчик по вызову, с которого начиналась эпопея, признался другому таблоиду, что все выдумал, а на самом деле никогда в жизни меня не встречал. «Мне даже музыка его не в кайф», – добавил парень.

Утром перед первым судебным заседанием по моему иску «Сан» признала свое полное поражение и предложила компенсацию в размере миллиона фунтов стерлингов – в британской истории это самая крупная сумма досудебных отступных. Но на самом деле они сэкономили: дойди дело до суда, заплатить им пришлось бы гораздо больше. Тем вечером мне не надо было готовиться к даче свидетельских показаний. Я отправился в театр «Друри Лейн» посмотреть на Барри Хамфриса[183] и смеялся как сумасшедший над его дамой Эдной Эвередж. После спектакля мы бродили по Вест-Энду и поджидали, когда в киоски завезут первые утренние газеты. «Сан» отличалась тем, что опровержения печатала самым мелким шрифтом где-то на двадцать восьмой странице. Но я заявил, что приму их извинение, только если его поставят на первую полосу и наберут огромными буквами – как заголовки статей: SORRY ELTON.

Позже люди говорили, что это была знаменательная победа, сильно повлиявшая на британскую прессу. Сомневаюсь, что «Сан» так уж изменилась. Спустя два года они напечатали самую чудовищную ложь за всю историю своего существования – статью о поведении болельщиков «Ливерпуля» во время трагедии на «Хиллсборо»[184]. Проверка фактов по-прежнему не значилась среди их приоритетов. Но что действительно изменилось – так это отношение газетчиков лично ко мне: внезапно они осознали, что я могу их засудить. Кстати, несколько лет спустя я так и поступил – тогда «Дейли Миррор» заявила, что на одной голливудской вечеринке я рассказывал людям о придуманной мною чудодейственной диете: мол, пищу надо хорошо пережевывать, а потом выплевывать, не глотая. «УБИЙСТВЕННАЯ ДИЕТА ЭЛТОНА!» – кричал заголовок. Но я в то время даже не находился в Америке!

Моя позиция на этот счет очень проста. Вы можете писать обо мне что угодно. Называть бездарностью, старым лысым толстяком – пожалуйста, это ваше личное мнение. За такую писанину я могу послать вас на три буквы. Нет ничего противозаконного в том, чтобы высказывать свое – пусть даже нелицеприятное – мнение о людях, иначе бы меня самого давно посадили за решетку. Но у вас нет никакого права распространять ложь и клевету обо мне, иначе нас ждет встреча в суде.

Мы с Ренатой развелись в начале 1988-го. Брак продлился четыре года. Я знал, что развод неминуем, но чувствовал себя ужасно: я разбил сердце женщины, которая любила меня безусловной любовью. Если бы она начала трясти перед миром моим грязным бельем, я бы ее понял: вина за все плохое в наших отношениях лежит на мне и только на мне. Но Рената слишком порядочная женщина, чтобы совершать такие поступки. Несмотря на всю боль, которую я ей причинил, она никогда не испытывала ко мне ни ненависти, ни даже злости. Долгие годы после нашего развода, едва что-то значимое случалось в моей жизни, репортеры начинали обивать ее порог, надеясь, что она скажет обо мне что-нибудь манкое для читателя. Но она никогда ничего не говорила, только просила оставить ее в покое.

После развода я видел ее всего однажды. Из «Вудсайда» она переехала в очаровательный коттедж в небольшой живописной деревеньке. Несмотря на все случившееся, в ее доме теперь живет истинная любовь. Когда у меня появились дети, я пригласил ее в «Вудсайд» – хотел, чтобы она с ними познакомилась, да и просто повидаться; я мечтал, что она станет частью нашей жизни. Но она отказалась приехать, и я не стал настаивать – из уважения к ее чувствам.