но и сто казаков из тысячи бегущих крестьян — это немало. А Заруцкий получил чин младшего воеводы, чем гордился. Ему нравилось быть вровень какому боярину, фамилия которого записана в книги.

Вот и соединили воины и казацкую волю и государеву. Казаки на Круге избрали атаманом, государь назначил воеводой — получается атаман-воевода.

— Говори же, что замялся! — повелел Заруцкий своему начальнику разведки.

— От того, атаман и замялся я, что уразуметь не могу от чего, да как, — растеряно говорил Северин.

— Ты ли? — удивился Заруцкий.

— Я это, атаман-воевода. Прошлись, значить, казаки по лесам, да вдоль Двины до Динабурга… — разведчик вновь задумался. — Нет людей, атаман, никого. В деревнях пусто, ушли в леса. Мы выследили тропы, но не бегать же по лесу за крестьянами.

— И нет разумения почему? Даже когда война идет, люди остаются, а тут вообще никого? — спросил Заруцкий, скорее самого себя.

— Предупреждены они, более того, нас ждут, — сказал Северин и атаман с ним согласился.

— Идем на Ригу пятью сотнями, быстро, одвуконь, — принял решение Заруцкий.

Отступать он был не намерен. Рига — она должна была быть подарком государю. Иван еще не знал, не имел плана, как стать вровень той, что поедает его сердце, но понимал, что без ратных подвигов нужно смириться и забыть о Софии. А насильничать ее он больше не будет, как и в грехе жить.

— Ты, атаман-воевода, разумеешь, что в засаду можем попасть? — спросил Северин.

Плетка взметнулась и отточенным ударом обрушилась на спину разведчика. Боли не было, кольчуга его оберегала, но и Заруцкий ударил не для того, чтобы сделать больно Захарову, но обозначить, кто голова и что за иные слова наказание может быть куда как ощутимым.

— Благодарствую, батька атаман, за науку, — Северин поклонился.

А Заруцкий подумал о том, что баба делает мужика слабым. Чтобы ему указывали подчиненные? Да когда такое было? Чувствуют казаки, что теряет хватку атаман. Казак — это воин, который постоянно борется и доказывает, что имеет право на волю, жизнь которого всегда под угрозой, и нет того места, где можно было отсидеться в безопасности. И эти люди, словно звери чуют силу, и то, что вожак начинает ослабевать. Однако, Заруцкий продемонстрировал, что есть еще порох в пороховницах, а сабля заточена.

Сотня казаков нарядилась в гусарские доспехи, еще две сотни собрали из воинов, которые более иных можно было спутать с татарскими отрядами на службе короля. Благо, татарскими воинами в Речи Посполитой никого не удивишь уже с начала пятнадцатого века, когда в Литву переселился хан Тохтамыш со своей Ордой, получивший отлуп от Тимура Хромого. После еще многие татары селились в Литве.

До того, у Заруцкого, еще со времени набега на Быхов было три сотни комплектов гусарского снаряжения, а так же четыре сотни добрых коней. Однако, воле государя, железной царевой воли, пришлось подчиниться и часть трофеев отдать на формирование гусарского полка. Димитрий Иоаннович как-то лихо окрутил атамана, объяснил что-то, о чем Заруцкий уже и забыл, и пришлось передать в войско и большую часть коней и брони, даже пистоли гусарские. Царь пообещал дать позже денег за отобранное.

Шли ходко, останавливаясь на день только у Кокенгаузена. Были даже мысли взять город, но Заруцкий передумал. Город имел только земляные укрепления и казаки могли даже приступом его взять, тем более, что в Кокенгаузене было не более полуроты дробов-солдат. Город натерпелся во время Ливонской войны, потом его брали шведы, отвоевывали поляки. Так что и времени не было, чтобы выстроить серьезные оборонительные сооружения.

— Рига! — жестко сказал Заруцкий и подозвал к себе Михала Кржицкого.

Поляк Кржицкий, благодаря которому был взят Быхов, уже прочно занял свое место в отряде Заруцкого. Да, тип противный, да — проблемный! Казаки так же его не приняли. Но Михал неплохо знал тактику польского боя, был весьма неплохим фехтовальщиком-саблистом, а казакам нужно было вбить понимание, что есть такое поляки, как воины, и как с ними воевать. Чаще всего, станичникам приходилось иметь дело со степняками, потому нужно было знать, чего именно ждать от ляхов. Ливонская война прошла, уже подросло новое поколение, не воевавшее с ляхами, лишь некоторые имели опыт военных действий рядом с поляками во время победного шествия Димитрия Иоанновича на пути к трону.

— Зело странно там, — докладывал Северин, который самолично провел разведку на подходах к Риге. — Люди есть, даже бабы в посадском пригороде ходят, но мало. Детишек не видать — вот что еще насторожило. И мужики… может тут все такие, не привыкшие спину гнуть и прямо ходить, но они, большая доля, холеные, мужеские…

— Ты так говоришь мне об засаде? — Заруцкий улыбнулся, посчитав, что удар плетью, пусть и по кольчуге, но возымел эффект, Захаров уже и не думает указывать государю.

— Тебе решать, атаман-воевода, — разведчик поклонился.

— Говори! — повелел Заруцкий.

Одно дело указывать атаману, другое — это стороннее мнение. Одна голова хорошо, а две — лучше! Это народная мудрость, с которой не поспоришь. Вот в вопросе о том, сколько нужно голов, чтобы принять решение, Заруцкий оставался неуклонным. Решение должен принимать один человек!

— Тебе решать, но взять Ригу мы не сможем, — сказал Северин и, как будто приготовился получить плеткой по спине.

— Это я уже понял, но купеческие склады в посаде, там и ремесленники. Если кого возьмем из них, то уже не зря ходили, — чуть раздосадовано сказал Заруцкий, после оживился, его глаза зловеще засветились и он выпалил. — Но сперва, мы, обряженные в гусаров, попробуем пройти к замку.

Так и поступили.

Заруцкий шел вторым, следом за Михалом Кржицким, который, явно, переигрывал, куражась. Пан Михал отчитывал Заруцкого. То ряженый хорунжий, которого отыгрывал Кржицкий обзовет Заруцкого «курвой», то «псом». Атаман уже в мыслях снимал шкуру с зарвавшегося ляха, но Михал так глушил свой страх, звериный, пронизывающий, который влияет на разум и отказывает человеку в логике.

— Открытые ворота? — скорее констатировал Заруцкий.

Еще десять секунд и на атамана накатил страх. Это был не тот, который испытывал подставной поляк, нет. Атаман испугался ничего не сделать, погибнуть за зря, закончить свой боевой путь бесславно. Но что делать, если действительно похоже на засаду? Спасать свое самолюбие и гордыню, или людей?

Рука Заруцкого взмахнула вверх, и он два раза очертил в воздухе круг. Это был знак всем