Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они не едят!
— Ну, поболтают тогда друг с другом.
— Папа…
Я опустил голову на плаху и ждал, когда упадет нож:
— Да, Билли?
— Они говорить не умеют.
Не едят. Не разговаривают. Стоит ли им вообще жить? Я решил не спрашивать.
Однажды на детском празднике ко мне подошла чья-то мама.
— Это вы пришли с той девчушкой? — спросила она.
— Да. — Билли у меня, естественно, был при полном параде, и объяснять было бы трудновато.
— Какая чудесная девочка!
— Хм?
— Она так замечательно держится! Просто невероятно стойкая малышка!
Позже я учинил разбирательство. Билли, оказывается, подошел к этой мамаше и с чистым взором сообщил:
— А у меня мама и папа оба умертые!
— Правда, детка? Неужели?
— Да. Они умерли и ушли на небеса.
И отчего он так непохож на брата? Билли был из тех детей, кто может в подробностях рассказывать, как у него в голове танцуют жвачки.
— Жвачки?
— Да, пап, фруктовые жвачки. Они танцуют, пап! В голове у меня танцуют!
С Билли меня за каждым углом поджидали радуги.
— Пап!
— Да?
— Как тебя зовут?
— Джо.
— А как это пишется?
— Д-ж-о.
— Неправильно! «Это» пишется по-другому! Хи-хи-хи!
Сколько еще продлится этот рай? Вряд ли долго. Билли пока был собой, но постепенно его все больше затягивал конформизм. Как-то на вечеринке у одной девочки ее старший брат заметил Билли.
— Билли? Так девочек не зовут! — заявил он.
— Точно. Он мальчик.
Брат поразмышлял над этим странным откровением и пихнул локтем своего приятеля.
— Гомик! — тихонько сказал он.
По дороге домой Билли задумчиво произнес:
— Хорошо наряжаться пиратом.
Мне больно было видеть его разочарование, но одновременно мне полегчало. Осенью он перейдет из подготовительного класса в первый. Он будет самым старшим в классе (шесть ему исполнится через неделю после начала учебы) и одновременно самым развитым. И все же в чем-то он был чрезвычайно наивен. Да, еще в три года он уяснил, что в официальных ситуациях мальчик, наряженный как девочка, привлечет к себе совершенно ненужное всеобщее внимание. В школу он одевался поскромнее (разве что три пары бус, а так — брюки и майки цветочно-пастельных тонов, обувь без каблуков). Но вскоре ему предстоит выйти в большой и неласковый мир и играть на большой площадке с большими и неласковыми детьми. Я не хотел отдавать его на растерзание бдительным поборникам чистоты полов, чтобы они не превратили его в отбивную котлету. Подготовил ли я его к выживанию?
— Пап!
— Да, Билли?
— Знаешь что?
— Что?
— А Крис умеет тай-чи.
— Подумаешь! А я умею ле-чжи на по-лу.
— А еще Крис научил меня дзюдо.
— Он вообще все на свете умеет?
— Пап, а я тебя могу на пол повалить!
Удар!
— Уййй!
— Я же говорил!
Однажды в классе Билли я просматривал его работы и увидел среди них генеалогическое древо. Билли карандашом изобразил в ряд крошечные лица: Глорию, Джеда, Эстеллу и самого себя. Над детьми он нарисовал женщину с длинными темными волосами и мужчину с бородкой.
— А я где? — мягко спросил я.
— А я это у мамы рисовал.
— Ну и что?
— А ты, ну, ты же мне тогда вроде бы и не совсем папа…
— Нет, я тебе все равно папа! Я всегда твой папа. Где бы ты ни был!
Билли скорчил смешную рожицу — мол, я пошутил.
— Ну а как же Эстелла? — продолжал я. — Она же не дочка мамы с Крисом, правда?
— Нннну… нет, да. Но она все равно моя сестренка.
Да и нет. Нет и да. Впрочем, дело не в генеалогии. Мне не нравилось, что меня потихоньку начинают стирать. Я достал семейные фотографии того времени, когда Анджелы еще не было с нами, и показал их детям. Глория и Джед меня порадовали. Но Билли изумился до крайности:
— Мама что, жила здесь?
— Да, Билли. Жила.
— Ты шутишь!
— Я серьезен, как твоя жизнь, Билли.
— А Крис тут тоже жил?
— Нет. Он жил в мирных джунглях за много миров от нас, изучал там древние секреты вымершего племени Майкрософт и овладевал искусством вязать макраме из остатков белья.
— Да ну!
— Точно. Спроси его, он тебе сам скажет.
— Пап!
— Да, Билли?
— А мы можем купить «Плейстейшн-2»?
— Сначала ты чуть-чуть подрастешь.
— А у мамы дома Крис уже купил!
— Да? А тебе дает в нее играть?
— Пап!
— Да?
— У тебя ведь нет настоящей работы, да?
— Нет, есть!
— Но ты же только рисуешь…
— Эстелла, — объявил я, — сегодня День Отца.
Я поставил ее на кровать и принялся щекотать. Щекотал и щекотал.
— Ну, давай-ка еще! — потребовал я, тыча пальцами ей в маленькие ребрышки. — Ты у нас боишься щекотки, малышка?
Эстелла визжала и ловила меня за руки. Что она пыталась сказать? Мамамамама! Папапаппапапа! Всего восемь месяцев назад мы вышли из роддома, а сколько всего она уже умела! И «ладушки-ладушки», и «с кочки на кочку, с кочки на кочку!». Но ничто не сравнится с Щекоталками.
— Должен предупредить, мисс Стоун, что сопротивление бесполезно. Повторяю вопрос: ты боишься щекотки, а?
Щекоталки были нашей стоуновской семейной традицией. С Джедом они никогда не работали, но Глория их в детстве обожала, а Билли любил и по сей день. Дети, ну-ка к папе! Папа вас помучит!
На секунду я затих и прислушался. С лестницы донеслись осторожные шаги. Вошли Глория, Джед и Билли, с самодельными открытками ко Дню Отца и завтраком на подносе. Анджела замыкала ряды.
— Ой! — взвизгнул я. — Это же мистер Зубик! — Я укрылся под толстым одеялом.
— Бойся мистера Зубика! — трубно возгласил Билли. Он был одет в костюм Девы Марии и держал мистера Зубика за хвост. — Бойся, очень бойся!
Мистер Зубик — это была игрушка для ванной, пластмассовая акула, которая умела пускать воду струей. Иногда мистер Зубик неожиданно нападал на рассвете.