– Вы к Пилар Дюра?

Медсестра стала объяснять, как пройти в палату, но Маркжестом прервал ее:

– Как она?

Медсестра посмотрела скорбным взглядом:

– Месье, она в критическом состоянии.

– Но ей стало лучше, чем было?

Вместо ответа медсестра только молча покачала головой.

– А что доктор Киршман, он здесь?

– Сейчас – нет, но он был утром. Скоро он опять вернется.Уверяю вас, он очень тщательно следит за состоянием девочки, оно постоянноконтролируется мониторами... Мы делаем все возможное.

На этот раз Марк только кивнул. Он нервно кашлянул, прочищаягорло, и стремительно зашагал по коридору, на ходу вытирая глаза. Ему нужнобыло собраться, взять себя в руки, чтобы показать Пилар, что все будет хорошо,чтобы придать ей сил, чтобы помочь ей выкарабкаться. Шанталь была забыта,сейчас он думал только о своей девочке.

Дверь в палату была раскрыта, и Марк заглянул внутрь.Казалось, палата буквально напичкана приборами. Возле Пилар находились двемедсестры: одна – в белом халате, другая – в зеленом стерильном костюме, вкаких работают в операционной. Обе пристально посмотрели на Марка. Он бесшумновошел в палату.

– Я ее отец.

В шепоте Марка послышались властные нотки, и обе медсестрыкивнули. Марк быстро оглядел палату, и его взгляд остановился на Пилар. Оналежала на кровати, опутанная какими-то трубками, окруженная мониторами,реагирующими на каждое ее дыхание, и казалась совсем маленькой. Когда Маркпосмотрел в ее лицо, то на мгновение похолодел. Пилар была очень бледна, еекожа приобрела пепельный оттенок, искаженное лицо казалось незнакомым, толькоподойдя ближе, Марк узнал в лежащей своего ребенка. Трубки, боль, бинты – всеэто изменило Пилар почти до неузнаваемости, но Марк ее узнал. Дочь лежала сзакрытыми глазами. Некоторое время Марк молча смотрел на нее, затем бесшумноподошел ближе и дотронулся до ее руки. Рука чуть заметно дрогнула. Пилароткрыла глаза, но не улыбнулась, лишь во взгляде промелькнула тень узнавания.

– Пилар, дорогая, это папа.

Марк усилием воли удержал подступающие слезы. Больше онничего не сказал, он лишь стоял, глядя на дочь, и держал ее за руку, пока ееяркие голубые глаза снова не закрылись. Марку вдруг перестало хватать воздуха,он почувствовал, что ему трудно думать, смотреть, даже просто дышать. Как этомогло случиться? Почему это произошло именно с его ребенком? У него ослабеликолени, он даже подумал, что сейчас упадет, но устоял на ногах, глядя на Пилари держа ее маленькую бледную руку. Даже ногти ее были неестественного цвета –она дышала слабо, и пальцы недополучали кислород. Марк все стоял и стоялнеподвижно, глядя на свою дочь и не произнося ни слова.

Динна молча наблюдала за ним из угла палаты. Когда Марквходил, она ничего не сказала, и он ее не заметил за приборами.

Лишь минут через двадцать он увидел знакомое лицо и глаза,наблюдавшие за ним с отчаянием. Марк был явно удивлен, он не понимал, почемуона ничего не сказала, никак не дала знать о своем присутствии. Когда онапришла? Почему она сидит молча и неподвижно? Может быть, она в шоке? Динна былапочти так же бледна, как Пилар, и вид у нее был глубоко подавленный.

– Динна... – прошептал Марк еле слышно. Динна ни насекунду не сводила глаз с его лица.

– Здравствуй, Марк.

Он кивнул и перевел взгляд на Пилар.

– Когда ты прилетела?

– В пять часов.

– Ты провела здесь всю ночь?

– Да.

– Перемены есть?

Динна помолчала. Марк бросил на нее вопросительный взгляд.

– Мне кажется, ей стало хуже. Некоторое время назад яненадолго уходила... мне нужно было... я съездила к твоей матери и оставила унее сумку. Меня не было около двух часов, но когда я вернулась, мне показалось,что Пилар стало труднее дышать. В это время с ней был доктор Киршман. Онсказал, что, если в ближайшие несколько часов ее состояние не улучшится,придется делать еще одну операцию.

Динна вздохнула и отвела взгляд. У нее возникло чувство, чтоза два часа она потеряла обоих: и Пилар, и Марка.

– Я только что прилетел.

«Неправда, не только что. Ты прилетел два часа назад. Где тыбыл все это время?» Но вслух Динна ничего не сказала.

Около часа они оставались в палате, потом медсестрапопросила их выйти – нужно было сменить Пилар повязки. Динна медленно встала ивышла из палаты. Марк помедлил, ему не хотелось даже ненадолго уходить отребенка. Динна снова вспомнила сцену в аэропорту. Она вдруг поняла, наскольковсе это странно: они с Марком не виделись два месяца, но, встретившись, едвапоздоровались друг с другом. Динна не могла разыгрывать спектакль счастливоговоссоединения семьи – внезапно она поняла, что для этого слишком поздно. Но иМарк тоже решил не разыгрывать этого спектакля – или просто все его мысли былизаняты Пилар.

Опустив голову, Динна побрела по коридору. Она шла ипыталась вспомнить молитвы, которые знала в детстве. Вся ее энергия ушла наПилар, на Марка не осталось ничего. Она слышала за спиной его шаги, но даже неоглянулась. Динна просто шла, медленно переставляя ноги, пока не достигла концакоридора. Здесь она остановилась и рассеянно посмотрела в окно, из которогобыло видно только стену. В стекло, как в зеркало, она увидела, что Марк подошели остановился у нее за спиной.

– Динна, чем я могу тебе помочь? – Голос у него былусталый и подавленный. Динна медленно покачала головой. – Просто не знаю, чтосказать... – Марк заплакал. – Это моя ошибка, не надо было дарить... ей...

– Теперь это уже не важно. Ты это сделал, а чтосделано, то сделано. Это могло случиться и по-другому, сотней разных способов.Марк, с Пилар произошел несчастный случай. Кто виноват в происшествии, ктокупил ей мотоцикл... – сейчас уже не имеет никакого значения. Голос Динны тожедрогнул.

– Mon Dieu... – Марк закрыл лицо руками, выпрямился иглубоко вздохнул. – Господи, только бы она поправилась! А вдруг она не сможетходить?

– Тогда мы научим ее жить так хорошо, как это толькобудет возможно в ее состоянии. Теперь мы просто обязаны это сделать. Передлицом того, что предстоит девочке, ей понадобится наша поддержка, наша помощь,наша любовь.

«Если только нам будет дана такая возможность». Впервые задвадцать лет Динна вдруг испытала приступ безумного ужаса. «Что, если?..»

Марк положил руки ей на плечи и медленно повернул к себе. НаДинну смотрело лицо очень старого, усталого человека, а глаза у него были точнотакие же, как у Пилар.

– Ты меня когда-нибудь простишь?

– За что?

Голос Динны прозвучал холодно и отчужденно.