в сердцах плюнул и вытащил из кармана платок. – Тебя выпусти – ты опять за старое примешься.

- Да ни в жисть! – выпучил глаза слуга и размашисто перекрестился. – Вот вам крест, истинную правду говорю!

- Ты мне-то хоть не ври, - устало отмахнулся Всеволод Алёнович, чуть ослабляя Зеркальную ловушку, - я же тоже Зеркальщик, насквозь тебя вижу.

От лиходея плеснуло такой лютой злобой, что опытному дознавателю на миг стало боязно. Опять помстился осклизлый подвал и тусклая сталь занесённого для удара ножа. Ещё и шрам разнылся, добавляя остроты воспоминаниям.

- Но-но, не балуй! – прикрикнул Всеволод, громким голосом прогоняя бередящее душу воспоминание. – Тебе сейчас не лютовать, а о спасении собственной жизни думать надо. Сопротивлением же ты только хуже делаешь.

Половой шмыгнул носом, разом превращаясь из лихого чародея в насмерть перепуганного мальчишку.

- Пощадите, барин, - заскулил слуга, падая на колени и колотясь лбом о промёрзшую землю. – Нужда заставила.

- Почему регистрацию не прошёл?

Резкий взгляд из-под коротких ресниц, злой оскал, промелькнувший подобно молнии, стиснутые кулаки, впрочем, быстро расслабленные и поникшие, словно сорванные цветы.

- Испужался я, ваша милость. Люди бают, та джистрация по голове шибко шибает. После неё, бабка сказывала, не человек, а ента, боболочка одна остаётси.

Всеволод Алёнович устало поморщился, потёр виски. Магическое напряжение давало о себе знать глухой головной болью и дрожью в коленях, но сдавать парня околоточному Зеркальщик не спешил. Конечно, Лев Фёдорович быстро выколотит из этого полового все необходимые сведения, потом и под суд пустит, причём добьётся самой строгой кары. Только вот что изменится в душе этого мальчишки, какие выводы он сделает? Поймёт ли, что закон, хоть и суров, но в первую очередь справедлив? Станет ли в другой раз, коли жив останется, помогать дознанию? Будет ли дар свой Зеркальщика применять на благо людям или проклянёт его и навеки откажется? А то и вовсе озлобится и залютует пуще прежнего при первой же возможности?

- Послушай, - Всеволод Алёнович присел на корточки перед слугой, чуть тронул его за плечо, - то, что уже совершено, мы исправить не можем. За то, что ты скрывал свой дар, делал незаконно амулеты и прочее, ты, без сомнения, будешь наказан…

Мальчишка тоненько заскулил, размазывая слёзы рукавом изгваздавшейся рубахи.

- Но степень наказания можно изменить, - мягко продолжил Зеркальщик, в который уже раз проявляя нежелательное для дознавателя милосердие к арестованному. – Если ты, скажем, начнёшь оказывать помощь в деле, коим мы занимаемся…

- То что? – фыркнул половой, зло сверкнув глазами. – Пощадят меня? А можа, и награду дадут, а барин? Ентот, как его, орден повесят? Али медалю?

- Жизнь сохранят.

- А на кой она мне жизнь-то, коли я Зеркальщиком быть перестану? Всей у меня и радости в жизни было – дар редкий, так и его отнимут!

- Не отнимут, а заблокируют, - терпение Всеволода трещало словно зеркало, в которое лупили молотком. – Дар врождённый отнять нельзя, он до самой смерти с тобой.

Слуга шмыгнул носом, зыркнул недоверчиво, словно зверёк дикий:

- Правда али брешешь?

- Брешут собаки, а я дело говорю! – рявкнул дознаватель, резко поднимаясь. – Учиться надо было лучше, тогда бы сам всё знал!

Мальчишка ощерился, но не грозно, а как щенок, который усиленно хочет казаться грозным псом, а у самого ещё даже клыки толком не выросли:

- Когда мне было учиться? Это над Вами, Ваша милость, с рождения мамки-няньки скакали, всё на блюдечке с голубой каёмочкой подавали, а я сам пробивался, всего добивался! У меня слуг не было!

Всеволод Алёнович усмехнулся однобоко, чтобы не потревожить разошедшийся шрам. В самом деле, не объяснять же этому мальчишке, что мамок и нянек в воспитательном доме не предусмотрено, а слуг у Всеволода и по сей день нет, потому как привык во всём и всегда полагаться в первую очередь на самого себя.

«Хотя, пожалуй, кое-что в заведённом порядке пересмотреть стоит, - подумал Зеркальщик, вспомнив о Вареньке, своём ненаглядном Отражении. – Я человек без пяти минут семейный… если только Варвара Алексеевна в пылу гнева не отречётся от нашего обручения. Всё-таки не стоило её одну оставлять. А с другой стороны, тащить неведомо куда барышню тоже нельзя. Вдруг бы этот мальчишка её напугал али и вовсе ранил? С Зеркальной магией шутки плохи, даже крохотный осколочек покалечить серьёзно может, коли в глаз или нос попадёт».

Дознаватель встряхнулся, возвращаясь от дел сердечных к хлопотам служебным, нахмурился, строго глянул на полового:

- Ладно, довольно мне тут лазаря петь, как бы худо в жизни не было, а закон всё одно нарушать не следует.

Мальчишка сник, словно сугроб по весне под жаркими лучами солнца, залепетал что-то неразборчивое, пресечённое властным взмахом руки Всеволода.

- Хватит, я сказал! Значит так, коли снимешь свою ворожбу, да подробно без утайки поведаешь, кто и для чего к тебе обращался, уж так и быть, похлопочу, чтобы смертной казни тебя не подвергали. От плетей, клеймения и каторги уберечь точно не смогу, но хоть жив останешься.

Половой задёргался, точно марионетка в неопытных руках. Всеволод Алёнович скрестил руки на груди, холодно наблюдая за арестантом:

«Думай, голубчик, думай. Дров ты наломал уже предостаточно, пора и за ум браться. Право, лучше с клеймом на лбу, чем без головы на плечах».

- Я согласен, - проскрипел половой, зло посверкивая глазами. – Токмо мне для снятия Кривого зеркала в дом купца надобно, отсюда не потяну.

- Поедем-поедем, только околоточного с его людьми кликнем.

И опять полыхнуло от мальчишки лютой злобой.

«На помощь надеялся, - догадался Зеркальщик. – Думал, в доме сумеет сбежать».

- Пошли, - Всеволод вынул зеркальце, приложил его к стене, привычно создавая переход, - сперва в сыскное Управление, а потом уж к купцу наведаемся. Ну, чего встал, шевели ногами!

Половой неохотно, нога за ногу, поплёлся к зеркалу, но, получив сильного тычка в спину, буквально кубарем влетел в переход, разом очутившись в кабинете дознавателя, и звучно впечатался в прозрачную стену, коей Всеволод Алёнович окружил Вареньку перед уходом.

- Ой! - вскрикнула барышня и склонилась над слугой, - Вы не пострадали?

- Позвольте представить, Варвара Алексеевна, это и есть наш незарегистрированный Зеркальщик, - отрекомендовал Всеволод, входя в кабинет.

- А имя у Зеркальщика имеется?

- Тимоха я, - плаксиво отозвался половой, - и ей-же-ей ни в чём неповинен!

- Муха да пчела