Я ползла и ползла и наконец почувствовала слабое дуновениесвежего воздуха.

Это придало мне новых сил, я поползла быстрее, и еще черезнесколько бесконечно долгих минут впереди мелькнуло еле различимое пятно света.

Желоб пошел под небольшим углом вверх, ползти стало труднее,но постепенно увеличивающееся пятно света и становящийся все более свежимвоздух действовали на меня как допинг, и я безостановочно двигалась навстречусвободе.

Еще несколько минут крайнего напряжения сил, и я увиделапрямо перед собой еще одну вентиляционную решетку, а за ней — яркий солнечныйсвет и свежую зелень деревьев.

«Домой!» — сказала я себе, отряхнувшись и оглядевшись посторонам. На первый взгляд все вокруг было спокойно, потому что вылезла я изнебольшого окошка, находившегося примерно в полуметре от земли. Окошко выходилона задний двор, да еще было прикрыто разросшимися кустами непонятного вида. Вовсяком случае, они очень хорошо меня прикрывали. Однако скрываться особеннобыло не от кого, потому что во дворе никого не было, кроме немолодогодядечки-автомобилиста, который с озабоченным видом копался в моторе стареньких«Жигулей», да двух с половиной разомлевших бабулек на шаткой лавочке. То естьстарушек было две, но у одной из них на коленях сидела старая моська непонятнойпороды.

Я зашуршала кустами, и моська подняла голову. Осторожно,стараясь не шуметь, я, согнувшись в три погибели, начала двигаться короткимиперебежками к проему между домами. По предварительным прикидкам, там находиласьсовершенно не та улица, на которой стоит здание фирмы, куда привезли меня нетак давно для допроса. Так что я сейчас спокойненько выйду, потом пройдунесколько кварталов, после чего сяду на общественный транспорт и поеду домой.Дома я приведу себя в порядок, съем чего-нибудь горячего и начну военныедействия против всех, не считая, конечно, собственных родственников и совсемпосторонних людей. Впрочем, если посторонние вздумают мне помешать, то им тожедостанется. Ибо мной овладела холодная ярость. Ярость эту я пока еще могуконтролировать, но никому не советую попадаться мне на пути.

Думая так, я преодолела отрезок пути, где могла прикрыватьсякустами, и тут меня увидели старухи со своей лавочки. Надо сказать, реакция уних отменная, они не стали тратить время на разглядывание случайно оказавшегосяв их дворе человека, они сразу начали орать.

— А что это ты там делала, такая и рассякая! —заливалась одна тонким визгливым голосом.

— Бомжи проклятые, весь двор загадили, да еще и вподвал лазют! — вторила ей другая бабка простуженным басом.

Не отвечая и не оглядываясь, я убыстрила шаг, кляня про себянастырных старух. Не хватало мне еще привлекать к себе внимание! А вдруг те, вподвале, Толик и Макс, уже полностью очухались и сейчас ползут по моим следам?Или еще хуже, они знают, куда выходит вентиляционная шахта, и сейчас встретятменя при выходе как ни в чем не бывало. Я вспомнила мерзкую улыбочку Макса ипохолодела. Уж теперь-то он точно не даст мне уйти живой.

Тут внизу я ощутила какое-то движение, и, вы можете себепредставить, мне в ногу вцепилась мерзкая тварь — старухина моська. Несмотря намаленькие размеры, привычки у нее были как у бультерьера — не лает, а сразу жевцепляется мертвой хваткой. От неожиданности я остановилась, пытаясь другойногой отпихнуть злобную тварь. Та огрызнулась и перехватила мою ногу поудобнее,как будто это палка полукопченой колбасы. Было не очень больно, но противно. Тутподоспели старухи, и, вместо того чтобы отозвать свою собаку, одна сталанауськивать ее еще больше, а вторая замахнулась на меня палкой.

Терпение мое лопнуло, и случилось то, что должно былослучиться. Я перехватила палку в воздухе и поверх нее посмотрела старухе вглаза. Та охнула и выпустила палку, после чего стала медленно отступать.Кричать она перестала, но так и осталась с открытым ртом. Почувствовавнеладное, ее напарница тоже остановилась. Я наклонилась и одним движениемотодрала от себя моську, подняла в воздух и метнула ее со всей силы как можнодальше. Вторая старуха — та, с тонким голосом, чья была моська, издала боевойклич, совершила потрясающий прыжок (я не шучу!) и поймала свою моську ввоздухе. Только было бы лучше для всех, если бы она не натравливала своюпиранью на мирных людей, тогда и прыгать бы не пришлось.

— Чем на людей нападать, лучше бы у «Зенита» на воротахстояли, — посоветовала я бабкам.

Собственный голос показался мне незнакомым, что-то в нембыло не так. Старухи глядели на меня со страхом и молчали, стоя на месте. Яповернулась и пошла, не оглядываясь.

Пройдя квартал по улице, я заметила, что встречные прохожиекак-то странно на меня смотрят, один даже шарахнулся, а женщина с ребенкомприжала его к себе и ускорила шаг. Я прислушалась к себе и ощутила какое-тонеудобство в лице, что-то было не так.

Собираясь утром в «гости» к Ларисе Семашко, я не взяла ссобой сумочку, потому что хотела прикинуться служащей. Я сунула в карманкошелек и пудреницу, а также носовой платок. Сейчас, разглядев в крошечномзеркальце свое лицо, я очень удивилась. На лице застыл оскал, как у дикогозверя — не то рыси, не то гиены. Очевидно, именно этого испугались старухи.

Усилием воли я вернула лицу обычный вид.

Как же они меня все достали! Этак можно вообще в дикогозверя превратиться.

По дороге я заскочила в супермаркет и купила там жаренуюкурицу и бутылку острого кетчупа. Дома был один Лешка. Как он радостно сообщил,у его мамочки какие-то занятия, не то шейпинг, не то фитнес. Как видно,невестка взялась за себя всерьез, и, кстати, весьма в этом преуспела, то естьзначительно похудела и одеваться стала немного получше. И характер у Алки нетакой скверный, как был раньше, или, может, я просто притерпелась. А скорейвсего, после того, как со мной произошла куча неприятностей, мелкие свары сродственниками не так волнуют.

При виде курицы ребенок издал боевой клич американскихиндейцев, и мы живенько ее приговорили, запивая минеральной водичкой, найденнойв холодильнике. Пока я варила кофе, Лешка самолично вымыл посуду и выбросилкости в мусоропровод, чтобы его мамаша не накрыла нас с поличным и не устроиласкандал. А времени уже шестой час вечера, нужно торопиться. Я надела старыепотертые джинсы и курточку попроще, выпросила у Лешки кепочку защитного цвета.Ребенок порывался пойти со мной, но я категорически отказалась, поцеловала егона прощание в подбородок и удалилась, приказав ничего не говорить родителям —куда ушла, когда приду… пусть молчит, даже если я не приду ночевать.

Выйдя из дома, я прежде всего заскочила в обменный пункт науглу и поменяла там предпоследнюю сотню долларов. Деньги кончаются, но что-топодсказывало мне, что недолго я буду находиться в таком подвешенном состоянии.Как говорил Ходжа Насреддин, либо шах помрет, либо ишак сдохнет… Так и со мной:либо они меня найдут и убьют, и тогда деньги не понадобятся, либо я ихпереиграю, они оставят меня в покое, и я начну новую жизнь с поисков работы.