без света электрического. Телевизоры появились недавно — чисто показывают, хороший звук. Многим таким довольны! И холодильники держим, и машины стиральные по второму разу уже завели. Спасибо за доброе! А вот чего боязно: не сманит ли город люд деревенский? Мясо, хлеб, молоко, овощ, картошку всем надо… Я преклонен годами, но пока жив и в силе — буду жить для людей и для себя с обоюдною пользой. Скот держу. Совхоз помогает: дрова подвозят, быка для покрытия коровы дают… С лугами — туго.

Выкос бы надо иметь постоянный, комбикормов побольше и дельного пастуха.

Латунин обратился к Кучерову:

— Закрепите за такими рачительными хозяевами луга на постоянное, длительное пользование. А с комбикормами что? Правительство специально выделяет фонды для населения. Неужели тут у вас, Игнатий Григорьевич, отпускается из этих фондов колхозам, совхозам?

— Ни одного килограмма, Викентий Кузьмич, — уверил Кучеров.

— Почему же тогда частнику трудно купить у государства то, что ему положено? Если мало комбикормов получено на район, просите еще — дадим… А с пастухом, Митрий Павлович, — Латунин усмехнулся в сторону, — я вам не помогу. Тут дело сугубо ваше, крестьянское.

— Викентий Кузьмич, я не прошу, а печалюсь, — подался вперед Митрий Павлович. — Беда наша в том, что пастуха не можем нанять. Вот времена пошли! Прежде отбою от этой должности не было. Целыми семьями нанимались личный скот пасти. А мы в прошлом году нашли кое-как одного — за целых пятьсот рублей в месяц, так он, поганец, все лето пьянствовал больше, чем пас. Отчего это, думаю? Другие стали зажиточно жить, замучились с деньгами. Иные даже не знают, куда их девать…

Крымов замешкался. Латунин кивком попросил его продолжать.

— Транспорт тяжелый наносит вред нашим лугам и улицам. Раньше на бричке проедешь — следа не видать, везде была мягкая травушка. А нынче как вездеходище прогрохочет по лугу, так рана. И заживает нескоро потом. Запретить безобразие надо бы! Есть похуже места, объездные — там и езди.

— Вы думаете как, отчего это — от спешки или от нерадивости? — поинтересовался Латунин.

— Который человек безрассудный — тот же дурак… простите за грубое слово. Вот безрассудные так нелепо и делают. Пресекать таких тоже нужно, да будет ли прок? Ведь от черта крестом, от медведя пестом, а от дурака нечем.

— Да так ли уж много таких, Митрий Павлович? — протяжно, с легким укором сказал Латунин.

— Много не много, а попадаются. Семья-то, конечно, большая, а в семье — не без этого самого….

— А вообще, на ваш взгляд, хорошо, что сюда идет город? — спросил Латунин.

— Для молодежи — да. Для стариков — не очень. Это я по себе сужу-ряжу. Потревожат нашу спокойную стариковскую жизнь!

— С какой стороны?

— А с той, что сети рыбацкие начнут воровать, стога сена жечь горе-охотники. На Оби такое не раз уже случалось.

— А какие дома у вас тут построят! — Латунин задумался. — Городские дома, со всеми удобствами.

— Мне в них не жить.

— Почему?

— Не пригласят.

— А если? — Вы же участник революционных событий, ветеран труда. Пригласят — пойдете? — Латунин хитровато посматривал на старика.

— Тогда — подумаю.

— Ну, Митрий Павлович, — рассмеялся Викентий Кузьмич. — Душа у вас чисто крестьянская! И в колхоз, наверно, с сомнением шли?

Старик подобрался, выпятил грудь, взгляд его посуровел.

— Не-ет, Викентий Кузьмич, я первым тут был добровольцем!

— Тогда не понятно. В артель — добровольно, в каменный дом — с оглядкой!

Крымов вздохнул, затаив в бороде усмешку.

— В своей-то хибаре вольней. Да и привычка! Я не один такой. Знаю людей, которых из деревни в город ни за что не выманишь. Вот у нас есть охотник Савушкин, Хрисанф Мефодьевич. Тому без тайги, без зимовья и жизни нет… Конечно, городские условия заманчивые. Но обидно будет, если ради них народ посрывается с места. Молодежь к крестьянскому делу привлекать надо. Газ и нефть — хорошо. А кому вожжи-то передать — рычаги тракторные?

Старик глубоко задумался.

— Продолжайте, пожалуйста, — ласково попросил Латунин.

— Прошлым-то летом, так же вот откосившись, ездил я в Парамоновку. Покос там еще был в разгаре. И вот я картину вижу… Взрослые на лугах суетятся, а молодые (их помогать прислали) рассыпались на яру, коптятся на травке под солнышком — как жировые язи вялятся! А мне, старику, куда отраднее было бы видеть их не лежачими, а в труде… Теперь на другое взглянуть. Картошки нам уже и сейчас не хватает. А город выстроится, тогда что? Горожане с мешками за местными жителями бегать будут. Заголосят: продай, батенька, хоть за десятку ведро! А почему бы в совхозе побольше землицы не отвести под картошку? Урожаи на этот корнеплод тут отменные. Я директору говорил, это племянник мой, и он тоже со мной соглашается. Но ему надо, чтобы команда сверху была, а так он один не может.

— Здравые, очень правильные у вас суждения, — поддержал Латунин Митрия Павловича. — О нормальном землепользовании, о производстве продукции в личном хозяйстве, о труде подлинно творческом ведете вы разговор. И я с интересом слушаю вас, Митрий Павлович.

— А вы про нашу нужду рогачевскую знаете, Викентий Кузьмич? — спросил ободренный Крымов. — В Рогачеве, на тамошнем отделении значит, коровник упал. Старый был, еще я его строил! В том помещении держалось двести дойных коров. Теперь они, это, без крова остались. На бойню их, что ли? Жалко. Начали в Рогачеве новую ферму, но она получилась не запланированной. Сделали один шаг, а на другой мочи нет, ну и вроде как расшиперились… Материалами надо бы им помочь, Викентий Кузьмич! Отделение-то — лучшее в нашем совхозе. И управляющий там, что медведь здоров, умен, поворотлив. Чуркин, Тимофей Иванович. Может, слыхали…

— Вы ставили этот вопрос где-нибудь, Игнатий Григорьевич? — обратился Латунин к Кучерову и так это строго взглянул на него.

— Ставил, Викентий Кузьмич. В разное время и в разных инстанциях. Не помогли.