— Напрасно. Ну, хорошо, разберемся с этим в рабочем порядке… Что еще у вас есть ко мне, Митрий Павлович?

— Одно личное дельце, если позволите. — Старик опять приосанился. — Не помогли бы вы мне купить в личное пользование моторную сенокосилку? Годы мои не малые и махать николаевской-то косой становится тяжеловато. За сенокосилкой буду ходить, как за плугом. Сама, паря, все ж таки косит! Мне об этой косилке из газетки читали. Семь лошадиных сил! А марка ее называется «МФ-70», чехословацкого производства. На такую обновку денег найду. Ежели что, племянник поможет, Румянцев. У нас тут много лужков и полянок в лесу не выкашиваются. Идешь осенью, видишь, как на них трава поржавела, повысохла — и душе больно. Куда приятней, когда добро-то, природы дар, к рукам прибран… Сенокосилка мне в радость большую будет. И с этим покорно благодарю.

Старик Крымов вышел, бережно притворив за собой дверь.

— Какая натура, характер! — проговорил Латунин. — Вы посмотрите только — пенсионер, столетний дед, ему бы на озере рыбку удить, предаваться приятному отдыху, а он… Видали его! И не корысть старика к делу влечет, не жажда накопительства, а извечная человеческая потребность в труде. Старая гвардия! Люди такого покроя без работы себя скверно чувствуют. Нет, из крепкого сибирского пласта этот старик!..

Глава пятая

Понурясь и тяжко вздыхая, Хрисанф Мефодьевич разводил костерок шагах в четырех от убитого лося. Огонь пробежал с треском по бересте, она вспухла от жара, покоробилась и горела с дегтярной копотью. Дымок напоминал о березе, пахнул соком этого дерева, сладко щекотал ноздри. Дым бересты всегда действовал на Хрисанфа Мефодьевича успокоительно. В занявшийся огонь он подбрасывал мелкие хрупкие сучья елки, которые нарубил топором с комля, не валя дерева. Еловые сучья сразу принялись трещать, щелкать мелкими злыми угольками. Один такой трескучий огонь прилетел ему в щеку, ужалил. Савушкин хватил себя по щеке ладонью, потер саднящее место пальцами и начал, немного озлясь, наваливать на костер трухлявины старых валежин, пеньков. Подымив, потрещав, костер набрал силу и скоро заиграл живым, ярким пламенем, распространяя вокруг тепло. Хрисанф Мефодьевич достал оселок из кармана охотничьей куртки и начал на нем править лезвие складного ножа. Давеча, распахивая лосю горло, он попал на кость и притупил лезвие. А привык он работать ножом острым, как бритва.

Сохатый, утопив один лемех рогов в снегу по самое ухо, бурым бугром вздымался на белом, с кровавыми пятнами, истоптанном снежном намете. Поодаль от зверя лежал убитый его копытом Шарко. Из широкой кровавой раны белым клычком высовывался круглый излом собачьего ребра. Падавшая крупка с еловых лап не таяла больше на морде лайки. Хрисанф Мефодьевич понял, что Шарко уже стал застывать: мороз выжал из него уже последние капли тепла. Еще немного, и с собаки трудно будет снять шкуру. А лось, эта огромная масса, остынет не скоро.

Чувство горечи за утрату постепенно в Хрисанфе Мефодьевиче ослабевало, комок в горле растапливался, уже можно было свободно дышать. Жалко, конечно, так жалко Шарко! Преданный друг, многолетний, душевный зверь, помощник, каких мало встречается среди его породы. И на тебе! Единственный в жизни промах, доля неосторожности, и жизнь пресеклась. Но охотник слезы не проронит, не распустит себя. Охота — такое дело, что раз на раз не приходится. Когда на большого, сильного зверя руку ты подымаешь, всяко может судьба повернуть. Или ты одолеешь, или тебя…

Шкуру с собаки он решил снять. Соображение это укладывалось в простой и удобный крестьянский смысл: добро пропадать не должно, пригодится на черный день. А он, черный день, тоже может прийти в любой момент. Придет и тебя не спросит… Дома на чердаке у Савушкина лежат три собачины. Это будет четвертая. Как раз на пару хороших унтов.

Хрисанф Мефодьевич выдавил пальцами влагу из носа, поднял остывшую, но еще гибкую заднюю ногу Шарко и сделал чуть выше пятки первый надрез…

Снять шкуру с собаки — работа простая, в умелых руках спорая. Как истый охотник, водивший много собак, Савушкин не щадил глупых, не способных к промыслу, и за свою жизнь порешил их пропасть. Шкуры снимались, вывертывались мездрой наружу, набивались натуго соломой или сеном, вывешивались выветриваться на столб во дворе, под стреху, и юркие птички-синички за короткое время очищали их цепкими клювами от мяса и жира. Потом, сухие и обезжиренные, Савушкин замачивал их в воде с поваренной солью и уксусом, выдерживал, промывал, подсушивал, мял. Выходил после долгих трудов превосходный собачий мех, теплый, ворсистый, красивый по-своему. Шей из него себе шапку, унты, мохнашки, носки шерстью вовнутрь, в которых ноги будут всегда горячие и не потные. Только с одной своей собаки, с Барсика, не тронул он шкуры. Пес околел от яда, стрихнина, что ли. Пристрелить его у Хрисанфа Мефодьевича не поднялась рука…

По предположениям, Барсика, тоже толковую в охотничьем деле собаку, отравил у него Мотька Ожогин. Отравил из лютой злобы и ненависти к охотнику Савушкину. Этот прыщеватый никудышненький мужичонко тогда еще промышлял мало-мало, не запивался так, как сейчас запивается. Савушкин в тот год неплохо отохотился, много сдал пушнины и мяса лосей. Приезжал к нему из Парамоновки газетчик, расспрашивал про тайгу, про секреты самой древнейшей профессии. Портрет передового охотника был напечатан в газете, и там же рассказ о нем. Хрисанф Мефодьевич этому радовался и велел жене Марье сохранить на память вырезку из районки — пусть когда-нибудь внуки узнают, какой у них был дед Хрисанф.

Надвигалась весна. По улицам Кудрина, тогда совсем молчаливого, заброшенного, можно сказать, поселения, затеялись собачьи свадьбы. Барсик стал выть по ночам, а вой собаки так печально на душу ложился, что и не выскажешь. Первой не выдержала Марья и тормошить мужа стала, мол, отпусти ты его, ради бога, пусть кобель выбегается. И Савушкин, обычно державший промысловых собак под надзором, снял с лайки ошейник, раскрыл ворота — беги, бесись!..

В тот же день собака вернулась какая-то квёлая, с опущенными ушами, с жалобными, воспаленно горящими глазами. Барсик неотступно начал ходить за хозяином, совать ему нос в колени и, когда тот прогнал