Она смотрит на часы. Уже начало двенадцатого. Как теперь быть, черт возьми?.. Можно позвонить Чарли и попросить его заехать в торговый центр завтра по пути к ним, но тогда придется начать праздник позже, и все планы сдвинутся…

– Да что такое? У нее уже есть ракетка.

– Ты хоть что-нибудь смыслишь в теннисе?

– Как будто ты сама в нем что-нибудь смыслишь! То есть детям следует дарить не то, что им нужно, а то, что им хочется? И устраивать на день рождения сюрпризы не принято? Принято просто выдавать родителям список покупок – и все?

– Она хотела ОДНУ-ЕДИНСТВЕННУЮ ВЕЩЬ! Мне даже не удалось уговорить ее составить список. Она не хочет ничего, кроме этой гребаной ракетки!

– И это – прекрасный повод для того, чтобы она ее не получила.

Бриония качает головой.

– Я тебя не понимаю, – чуть не плача, произносит она.

– Я тебя тоже, – говорит Джеймс, возмущенно задрав брови.

– Даже ее преподаватель по теннису говорит, что она дозрела до новой ракетки.

– Так. Ну, слушай, этого я не знал. Мне никто об этом не сказал.

– Я ведь даже позвонила им в Кентербери и попросила отложить для нас ракетку! От тебя требовалось всего-то ничего – просто поехать и забрать ее. Черт, да я ведь и сама могла это сделать, но ты сказал, что заедешь. От тебя не требовалось ВЫБИРАТЬ подарок Холли ко дню рождения, его нужно было просто забрать.

– Ага, как, впрочем, и всегда, правда?

– Что ты хочешь сказать?

– Почему я не могу хоть раз сам выбрать что-нибудь для Холли?

– Я просто не могу понять, зачем ты сознательно уничтожаешь ей праздник.

– Ума не приложу, почему все считают природу такой разумной, великой и удивительной. Вся ее деятельность направлена на то, чтобы извести нас – раз и навсегда.

Вдалеке кто-то хихикает. Звенят бокалы. Над Ла-Маншем пролетает самолет.

– Но разве это не устаревшая точка зрения? “Природа замарала руки в крови” и все такое. И разве в девятнадцатом веке люди не придерживались этой позиции для того, чтобы подчинить себе природу и использовать ее в своих интересах?

– Ну что ж, смотрите. По первому пункту могу возразить вот что: природа вовсе не окровавленная, а, скорее, золоченая. И никому до сих пор не удалось ее подчинить. Люди, считающие, что природа им подвластна, на самом деле зависят от нее больше других. Если вдуматься, мы делаем лишь то, что нам велят растения. В определенном смысле мы подобны огромным пчелам, которые переносят с места на место не только пыльцу, но и семена, плоды и даже целые растения. Мы полагаем, что делаем это по собственной воле, но в действительности нами помыкают растения.

– Но послушайте, растения не наделены сознанием.

– Разве?

Смех.

– Нет. Перестаньте делать…

– Но сознание может принимать разнообразные формы. Почему вы считаете, что высшая форма сознания – та, которой обладаем мы? Или, тем более, полагаете, что сознание есть лишь у нас? В конце концов, то, что мы называем сознанием, это всего лишь множество клеток, не наделенных сознанием, но выполняющих свои функции в гармонии друг с другом. Когда люди пытаются найти вот тут у нас так называемое сознание, они раз за разом терпят неудачу.

– Хорошо, но вы же не станете утверждать, что цветок мака сидит в поле, размышляет над чем-то и разрабатывает план действий?

– Нет. Но если вы сложите вместе все маки, растущие в мире, то вот вам и план.

– Как неловко получилось, – говорит Чарли Брионии.

В саду тепло, и никто не стал возвращаться в дом после того, как Джеймс торжественно посадил падуб. Время от времени к кормушке подлетает лазоревка, не обращая ни малейшего внимания на гостей. Одна из них сидит там и сейчас – что-то поклевывает потихоньку, пока не является зарянка, не теснит лазоревку и…

– Да уж, – отвечает Бриония, отхлебнув шампанского.

– Нет, ну вообще это же надо ухитриться! Выбрать такое стихотворение, которое доконает одновременно максимальное количество людей… Мало того, что это наше стихотворение, так в нем еще и вся эта история про розу, просто хуже некуда. Какое лицо было у Флёр.

– Про стихотворение он не знал. А как звали маму Флёр, мог и забыть. Но все равно точное попадание.

– Мда. Ну, по крайней мере, Холли получила ракетку.

– Да. Спасибо. Я перед тобой в долгу.

– Знаешь, она очень круто играет. Надо бы тебе приехать и посмотреть.

– Я знаю, надо обязательно. Постараюсь на следующей неделе.

– Нет, правда, она меня разбивает просто в пух и прах.

– Видимо, ты ей поддаешься?

– Нет. Я люблю побеждать. Мне бы ни за что не…

К ним подходит Олли с незажженной сигаретой во рту.

– Кто тут любит побеждать? – спрашивает он.

– Я, – отвечает Чарли.

– Может, хочешь принять участие в триатлоне?

– Что? – смеясь, переспрашивает Чарли.

– Нет, серьезно. Впрочем, не знаю. Просто по дороге сюда я увидел объявление. Валмерский триатлон. Плывешь из Валмера в Дил, оттуда бежишь до Фаулмида, а дальше совсем немного на велике.

Подходит Джеймс.

– До меня донеслось слово “велик”, – говорит он.

Повезло, думает Бриония, потому что, подойди ты несколькими минутами раньше, до тебя донеслось бы слово “мудак”. Хотя она надеется, что произнесла его тихо и никто не услышал. Может, она вообще произнесла его только мысленно.

– Хочешь на триатлон? – спрашивает Олли, закуривая.

– Извини, что? – не понимает Джеймс.

– Двадцать пятого сентября. Хочешь?

– Ты серьезно? – опять недоумевает Джеймс.

– Почему бы и нет, – включается в разговор Чарли, – я бегу, Олли плывет, а ты едешь на велосипеде…

– Прекрасно, – говорит Олли. – То есть триатлон – это мы втроем!

– Ну…

– Валмерский триатлон. Это, скорее, так, развлечение. Плыть всего милю. Бежать пять километров и потом всего двадцать километров крутить педали.

– Двадцать километров!

– А что?

– Обычно я езжу на велосипеде за покупками в Сэндвич. Или с Эшем доезжаю до школы.

– Ты ведь ездил до Кентербери, – напоминает Бриония.

– Один раз. И обратно пришлось сесть на автобус.

– Мне кажется, будет здорово поставить себе цель и ради нее тренироваться, – говорит Бриония.

– Я участвую, – говорит Чарли. – Хотя я предпочел бы пробежать десять.

– Я тоже участвую, – откликается Олли.