Через зал двигается целая процессия, во главе шествует глашатай и периодически восклицает с радостным подъемом:

– Королева!.. Королева!

Все, кто попадается им на пути, торопливо останавливаются и разворачиваются в ту сторону. За глашатаем медленно и величественно скользит, словно плывет над гладью пола, Хорнегильда, за нею две фрейлины.

Справа и слева от прохода мужчины склоняются в поклоне и застывают в почтительном ожидании, пока Хорнегильда не пройдет мимо, а женщины приседают и тоже замирают, как птицы в гнездах.

Я поморщился: снова что-то не совсем так, как задумывалось. То ли сам глашатай сокращает титул «королева турнира», то ли ему подсказали тихонько, опустив в карман кошель с монетами, но все-таки во дворцах мало что происходит случайно, это я уже усек…

Мелькнула самокритичная мысль, что если все удачно, то это я задумывал, а если облом, то оно как бы само задумывалось, будто не я в обоих случаях. Ладно, пусть пока так, мне вообще-то по фигу, лишь бы другие не делали из этого каких-то далеко идущих выводов.

Хотя да, двум-трем из близких стоит обронить небрежно, что она королева только до ближайшего турнира. Кстати, он не ежегодный, к счастью. Можно хоть через пять лет… нет, рыцари взвоют и взбунтуются, и можно и прям завтра в честь великой победы исторического значения.

Столы накрыты в самом большом зале, это даже не тронный, я даже не знаю, как его использовали раньше. В самом центре двое под веселые выкрики собравшихся дерутся в полных доспехах, показывая боевые приемы, под стенами ходят жонглеры, на ходу подбрасывая булавы, а какой-то силач, опутанный цепями, рвет их как гнилые нитки, просто чудовище…

За главным столом, где два кресла с высокими спинками, именуемые тронами, и еще по два с каждой стороны, пока пусто, одна только Хорнегильда уже на месте, красивая и расточающая улыбки.

Я прошел к помосту, леди Хорнегильда поднялась и присела в поклоне.

– Ваша светлость…

Я сказал сварливо:

– Королева не обязана вот так кланяться.

Она ответила тихо:

– Ваша светлость, не сердитесь. Меня позвали, сказали, что пора. А когда я вошла в зал, возвращаться было уже поздно.

Я отмахнулся:

– Не берите в голову, леди. Это обычные дворцовые интриги.

– Но они касаются меня, – возразила она.

– Да плюньте, – посоветовал я великодушно.

– Ну да, – ответила она тихонько, – а вы будете думать, что это я что-то замышляю.

– Буду, – признался я, – а потом и срублю голову.

Она ахнула:

– Правда?

– А почему нет? – спросил я. – Мужчинам рубят и за меньшее. А я добр к женщинам и справедлив. Считаю, что они ни в чем не уступают мужчинам, потому к ним те же санкции.

Она вздохнула.

– Даже не знаю, радоваться ли… А можно ли, чтобы только права, но без обязанностей?

– Вы умненькая, – похвалил я. – А где тот доблестный рыцарь, что избрал вас королевой?

– Королевой турнира, – уточнила она.

– Королевой турнира, – согласился я. – По идее, он должен бы добиваться вашего внимания в уплату за такой выбор!

– Видимо, – произнесла она задумчиво, – он истинный рыцарь. Или же, что вернее, избрал меня, чтобы насолить той, чьего внимания добивается все это время.

Слуга подошел с кувшином и собирался наполнить вином чашу Хорнегильды, но я отобрал у него сосуд со словами:

– Красивым женщинам прислуживают даже императоры.

Этот жест не остался незамеченным за столами, вообще мы на виду у всех, недаром же на помосте заорали и начали подниматься с кубками в руках, а сэр Растер, от которого я ждал громогласного тоста насчет выпьем же за великую победу, вдруг провозгласил:

– За королеву красоты, леди Хорнегильду!

За столами радостно заревели:

– За красоту!

– За Хорнегильду!

– За счастье!

– Да здравствует!

– Так выпьем же…

Я благодушно улыбался, поднимал кубок, отхлебывал чуток, я не сэр Растер, что ухитряется выпивать с каждым по кубку, как только и влезает. Барон Альбрехт время от времени исчезал из-за стола, но ему можно, это я на виду, надо улыбаться и кивать милостиво, а рядом улыбается и так же мило наклоняет золотую головку в золотой короне леди Хорнегильда.

На противоположном конце зала распахнулась дверь, слуги указали на меня пальцами молодому человеку в легкой одежде, поверх которой кольчужка с короткими рукавами.

Юноша заспешил через зал в мою сторону, остановился в двух шагах от помоста и опустился на колено.

Я посмотрел на него с неудовольствием.

– Что такое?

Он поднял голову и уставился на меня расширенными в радостном удивлении глазами.

– Ваша светлость! Я послан гонцом…

В зале стихли разговоры, все начали поворачивать головы и прислушиваться.

Я спросил резко:

– Гонец? От кого?

– Из Гандерсгейма, ваша светлость, – пролепетал он, испуганный моим недовольством. – От графа Ришара!

Я засопел злобно, огляделся с таким видом, что вот бы поубивал всех, что почему-то оказались со мной в одном помещении, наконец сказал резко:

– Ладно, говори здесь, раз уж пришел сюда, а не в мои покои, как положено!

Гонец вздрогнул, на лице отразился испуг.

– Простите, ваша светлость, – пролепетал он, – но я простой воин, придворным манерам не обучен… Я не знал… Я думал, так быстрее…

Все за столами замерли, ожидая вспышку гнева или какого-то иного выражения недовольства, я в самом деле подвигал бровями, сжал челюсти так, чтоб все видели, как мощно заиграли желваки.

– Ладно уж, – сказал я раздраженно и весьма вынужденно, – говори… а то потом все переврут.

Он поднялся и еще раз поклонившись, сказал громко:

– Граф Ришар велел сообщить, что захвачена крепость в королевстве Иншалон! Это самая крупная и хорошо защищенная, к тому же находится у единственной переправы через реку Гардза. Сражение было ожесточенным, варвары дрались отчаянно, в этой битве особенно отличился герцог Готфрид с его брабандцами и примкнувшими к нему отрядами рыцарей из Сен-Мари. Он лично повел рыцарскую конницу в атаку, опрокинул и смял центр варварского войска, пробился к их знамени и собственноручно срубил древко…

Лица гостей светлели, в глазах появился блеск, лорды Сен-Мари горделиво расправляют плечи и посматривают на всех так, словно это они лично пробились, срубили и захватили.

Гонец взглянул на меня с опаской, я кивнул, он продолжил: