Он подумал, лицо стало еще серьезнее.

– Вообще-то такое грозит осложнениями в будущем.

– А я такой дурак, – огрызнулся я, – вот не понимаю, хоть кол на голове теши? Барон, некоторые вещи нужно выстраивать сразу и надолго, а иные вот так, лишь бы сейчас погасить пожар.

Он кивнул.

– Хорошо-хорошо. Так что с Сулливаном?

Я ответил раздраженно:

– Барон, у нас в руках куча расползающихся земель, а вы мне полчаса твердите про одного человека, да еще преступника?..

Он буркнул:

– Ну да, хоть и не полчаса…

Я рыкнул:

– Если вы не в состоянии ни о чем больше думать, убирайтесь к черту! А если вам все еще хоть чуточку дорого то, к чему мы стремимся, то вон туда смотрите, на карту! И думайте, думайте!

Из его груди вырвался тяжелейший вздох, а голос был такой, словно донесся из глубокого подземелья:

– Да, конечно, ваша светлость. Земель нахапали многовато… и уже не отдать обратно без потери лица…

– А что, хотелось бы?

Он покачал головой:

– Нет уж…

– Ну вот идите и работайте, – огрызнулся я. – Что, один я пахать должен, а вы по пирам да по гарпиям?..

Он взглянул с укором, тяжело вздохнул и ушел, но на этом не закончилось, утром другого дня явился начальник дворцовой тюрьмы и осторожно спросил, как быть с заключенным Сулливаном.

Я посмотрел на него зверем.

– А что вам непонятно? Он приговорен?.. Приговорен! Так исполняйте закон! Ваша совесть в любом случае чиста.

Он откланялся и отбыл, но вздыхал и кряхтел на пути к двери. Сэр Жерар распахнул перед ним дверь, на меня бросил хмурый взгляд, но я рассматривал карту, и он тоже вышел, не промолвив ни слова.

Преступников попроще казнят во дворе тюрьмы, более знатных – на городской площади, а когда прошел слух, что в пятницу будет четвертован герцог Сулливан, то даже из соседних городов приехали лорды.

Я вышел с бумагами в руках, что требуют немедленного ответа, на балкон, с далекой колокольни донеслись тяжелые гудящие звуки, настолько неторопливые, словно распространяются не в воздухе, а в воде или тягучем меде.

У меня в кабинете барон Альбрехт и сэр Растер, последний рассказывал, как собирается воспитывать молодежь в подлинно рыцарском духе, чтоб ни пятнышка на совести, он пошел следом, зевнул и спросил за спиной:

– По ком звонит колокол?

С моего языка чуть не сорвалось: «Не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит о тебе», но здесь, к счастью, еще не пришли к этой упаднической истине, я подумал и сказал:

– Кого-то казнить будут. Сулливана на сегодня назначили?

Он охнул:

– Ой, на сегодня!.. Надо позавтракать да пойти посмотреть. Он такой здоровый мужик, из него много кишок навытаскивают!..

Из кабинета подал голос барон Альбрехт:

– Там жаровню наверняка возьмут побольше. И уже дровишки горят вовсю, готовят угольки…

– Не пропустим, – заявил Растер бодро, – но сперва поем.

– И выпьем? – спросил барон ехидно.

Сэр Растер прогудел:

– Ну, без этого и еда не еда…

Второй раз колокол зазвонит, насколько я помню, когда свершится казнь, для этого рядом с палачом ставят клетку с почтовым голубем. Он выпускает птичку, та летит обратно, и звонарь ударит в колокол снова.

Погода на редкость удачная: полное безветрие, даже перья на шляпах не колышутся, тепло, но не жарко, ласковое солнышко, потому на площади уже с утра множество народу.

Из окон окружающих площадь домов отовсюду высовываются головы, народ забрался даже на крыши, рискуя свалиться и сломать шеи.

Помост новенький, покрыт красным бархатом, одна виселица, два стола: один для казнимого, другой под жаровней, где уже полыхают поленья, взметывая почти невидимый в ярких лучах солнца язык пламени.

Палач в красном балахоне с прорезями для глаз, но толстые мускулистые руки голые, в руках огромный топор с сильно оттянутыми в стороны концами, так что лезвие похоже на молодой месяц; в сторонке, словно брезгая подходить к такому человеку, священник с Библией в руках; глашатай, что прокричит, кого казнят и за что, а также два помощника палача, ибо при четвертовании ему понадобятся ассистенты. У края помоста чернеет обитый бархатом гроб, изготовленный по мерке Сулливана.

Вокруг помоста собрались самые именитые рыцари Сен-Мари, хмурые и оглядывающиеся на всех неприветливо и злобно.

Народ роптал, шли разговоры, что если вот так всем разом навалиться, то сомнут и рыцарей, а помост вообще разнесут в щепки. Закон законом, но все-таки этот богатырь чуть ли не в одиночку остановил нападение пиратов, как можно не проявить снисхождение?

Другие говорили, что если напереть, то рыцари сами первыми попрут на помост и разнесут его железными телами, они за Сулливана, видели, как доблестно он сражался, все негодуют, но подчиняются закону…

Предприимчивые людишки возвели на площади обширные подмостки, с которых можно наблюдать за казнью во всех подробностях. Народу взобралось столько, что вот-вот рухнут, уже и так все трещит и покачивается.

Я посмотрел на них весьма неодобрительно.

– Рисковые люди…

– Могут сломать шею, – согласился сэр Растер, – если такое вот рухнет…

– Я говорю про рисковое предпринимательство, – уточнил я, – о построивших эти трибуны. Сколько бы ни взяли за эти места, они не должны остаться и смотреть на казнь…

Сэр Растер не понял, но кивнул с глубокомысленным видом, его светлость лучше знает, что случится, у него работа такая, надо многое предвидеть.

Толпа уже окружила помост так плотно, что протиснуться телеге с осужденным будет непросто, но, к счастью, для этой цели на пути к толпе ждет отряд могучих стражей в железе и в рогатых шлемах с короткими копьями в руках.

Послышались крики:

– Везут, везут!

– Вон на конях…

– Нет, его в повозке…

Из переулка выехал отряд конной стражи, в руках оголенные мечи, а следом открытая телега. Герцога везут в ней, два ряда суровых стражей в доспехах сопровождают процессию, выстроившись с обеих сторон. Следом отряд тяжелой панцирной пехоты, все огромные, суровые, смотрят прямо перед собой, но чувствуется, что свернут шею, как цыпленку любому, кто нарушит дистанцию и подбежит к телеге.

Сулливану помогли выбраться из телеги, железные браслеты и цепи перед казнью заменили на веревки, чтобы мог сложить ладони для молитвы, но все равно они стесняют движения, а на ступеньки едва поднялся. Священник сразу же перекрестил его и дал поцеловать Библию, палач тем временем снял веревки и указал на свисающую петлю.