Марчелло, следивший взглядом за прибытием старика, теперь опустил глаза, размышляя. Ему хотелось бы никогда не испытывать такого ужаса при одном только виде машины, похожей на автомобиль Лино, и уже это было причиной его смятения. Но больше всего его испугало сильное, горькое чувство зависимости, бессилия и рабства, присоединившееся к отвращению. Словно и не прошло столько лет, точнее, они прошли напрасно, и он все еще был прежним мальчиком, а в машине его поджидал Лино, и он собирался сесть туда, подчиняясь приглашению мужчины. Марчелло казалось, что его вновь шантажируют, но только теперь это делал не Лино, приманивая его пистолетом, а его собственная, все помнящая и смятенная плоть. В ужасе от этого внезапно вспыхнувшего тревожного огня, который он считал погасшим, Марчелло вздохнул и машинально пошарил по карманам в поисках сигарет. Тут же чей-то голос сказал по-французски:

Сигареты?.. Вот, пожалуйста.

Он повернулся и увидел, что старик красной, слегка дрожащей рукой протягивает ему непочатую пачку американских сигарет и смотрит на него странно: одновременно повелительно и доброжелательно. Марчелло, в смущении не поблагодарив, взял пачку, поспешно открыл ее, достал одну сигарету и вернул пачку старику. Но тот, забрав сигареты, властным жестом опустил их в карман пиджака Марчелло и сказал с намеком:

— Это вам… оставьте их себе.

Марчелло почувствовал, что краснеет, потом бледнеет из- за смешанного чувства гнева и стыда. К счастью, взгляд его упал на собственные башмаки: они были белыми от пыли и деформировались от долгой ходьбы. Тогда у него мелькнула мысль, что старик, вероятно, принял его за какого-нибудь бедняка или безработного, и гнев его утих. Просто, без всякой нарочитости, он вынул пачку из кармана и положил ее на скамейку между собой и стариком.

Но старик не заметил этого, Марчелло больше не занимал его. Он открыл пакет, который дал ему шофер, и вынул оттуда булочку. Он разломил ее медленно, с трудом, дрожащими пальцами и бросил на землю несколько кусочков. Тут же с одного из деревьев, затенявших скамейку густой листвой, слетел жирный откормленный и наглый воробей. Подпрыгивая, он подобрался к хлебу, повертел головой, оглядываясь вокруг, потом клюнул и начал жадно подбирать крошки. Старик бросил еще три-четыре куска, и другие воробьи слетели с веток на тротуар. С дымящейся сигаретой во рту, прикрыв глаза, Марчелло наблюдал за сценой. В старике, хотя и сгорбленном, с трясущимися руками, было что-то юношеское, точнее, не требовалось большого усилия, чтобы вообразить его юным. В профиль, глядя на красный капризный рот, большой прямой нос, светлые полосы, падавшие на лоб почти мальчишеской прядью, можно было представить, что в молодости он был довольно привлекателен — один из тех нордических атлетов, что соединяют девичью грацию с мужской силой.

Погруженный в себя, задумчиво свесив голову, старик раскрошил воробьям всю булочку, затем, не двигаясь и не поворачиваясь, все так же по-французски спросил:

— Откуда вы?

— Я итальянец, — коротко ответил Марчелло.

— Как же я об этом не подумал! — воскликнул старик и в живом раздражении хлопнул себя по лбу. — Я как раз спрашивал себя, где я мог видеть такое лицо, как ваше, такое совершенное… глупец… в Италии, черт возьми!.. А как вас зовут?

— Марчелло Клеричи, — ответил Марчелло после некоторого колебания.

Марчелло, — повторил старик, подняв лицо и глядя перед собой. Последовало долгое молчание. Старик, казалось, размышлял или, точнее, подумал Марчелло, силился что-то вспомнить. Наконец с торжествующим видом он повернулся к Марчелло и произнес: — Ней miserando puer, si qua fata aspera rumpas, tu Marcellus eris[2].

Эти стихи Марчелло хорошо знал, потому что переводил их в школе и они навлекли на него насмешки товарищей. Но произнесенные в эту минуту, после того как старик подарил ему пачку сигарет, знаменитые строки произвели на него неприятное впечатление неуклюжей лести. Впечатление это переросло в раздражение, когда Марчелло увидел, что старик бросил на него оценивающий взгляд, рассмотрев с головы до ног, а потом сообщил:

— Вергилий.

— Да, Вергилий, — сухо подтвердил Марчелло. — А вы из какой страны?

Я британец, — сказал старик, вдруг странно и, вероятно, не без иронии заговорив на изысканном итальянском языке. Затем, еще более странным образом мешая неаполитанский диалект с итальянским, произнес: — Но я много лет прожил в Неаполе… Ты неаполитанец?

— Нет, — ответил Марчелло, которого резануло это неожиданное "ты".

Воробьи, склевав весь хлеб, улетели; слегка в отдалении, у тротуара, по-прежнему неподвижно стоял "Роллс-Ройс". Старик взял палку и, с трудом поднявшись на ноги, сказал Марчелло приказным тоном, на сей раз по-французски:

— Не проводите меня до машины? Будьте добры, дайте мне руку!

Машинально Марчелло протянул руку. Сигареты остались лежать на скамейке, там, куда он их положил.

— Вы забыли сигареты, — сказал старик, указывая на пачку концом палки.

Марчелло сделал вид, что не слышит, и сделал шаг к машине. На этот раз старик не стал настаивать и пошел вместе с ним.

Старик шагал медленно, еще медленнее, чем когда шел один, и опирался на руку Марчелло. Но рука старика не лежала покойно, с чувством собственника он поглаживал руку молодого человека. Марчелло вдруг почувствовал, как у него зашлось сердце, и, подняв глаза, понял почему: машина была на месте и поджидала их обоих, он понял, что сейчас ему предложат сесть, как много лет назад. Но больше всего его приводило в ужас то, что он не отказался бы от приглашения. С Лино, помимо желания иметь пистолет, им руководило неосознанное кокетство, в данном же случае он с изумлением понял, что в нем заговорила память о былой зависимости, словно тот, кто однажды в прошлом поддался неясному искушению, будучи через много лет застигнут врасплох и став жертвой того же обмана, не находит оснований для сопротивления. Словно Лино сделал с ним то, что хотел, словно на самом деле он не устоял перед Лино, не убил его. Эти мысли промелькнули стремительно, как озарение. Марчелло поднял глаза и увидел, что они уже подошли к машине. Шофер вышел и ждал у открытой дверцы, держа фуражку в руках.

Старик, не выпуская руки Марчелло, спросил:

— Не хотите сесть в машину?

Марчелло ответил сразу, довольный собственной решимостью:

Спасибо, но мне надо возвращаться в гостиницу, меня ждет жена.

Бедняжка, — сказал старик с насмешливой фамильярностью. — Заставьте ее немного подождать, ей это пойдет на пользу.

Итак, придется объясняться, подумал Марчелло, и сказал:

Мы не поняли друг друга. — Он поколебался, потом краешком глаза увидел молодого бродягу, остановившегося рядом со скамейкой, на которой осталась пачка сигарет, и добавил: — Вы меня не за того принимаете… вам, наверное, нужен такой, как этот, — и указал на бродягу, который в этот момент быстрым воровским жестом спрятал пачку в карман.